Ан-2 натужно гудел, набирая высоту. Эйфория, владевшая Федором вот уже неделю, куда-то уходила. Он сидел третьим от двери, и со странным чувством то ли облегчения, то ли обреченности все чаще поглядывал на нее. Федор изо всех сил думал о приятном.
Пройдет еще совсем немного времени и он сможет через эту дверь выйти в простор, который только и может одарить неземным ощущением полной свободы. Впервые в жизни он сможет парить, как птица. Он растворится в этой бездонной синеве, и где-то там, далеко внизу, увидит землю. Ах, как это должно быть прекрасно!
Но чем выше поднимался самолет, тем чаще приятная воображаемая картинка прерывалась беспокойным вопросом. А те ли указания давал инструктор при укладке парашюта? А все ли Федор выполнил правильно? А не пропустил ли он чего? А не запутает ли первый же порыв ветра стропы парашюта при раскрытии? Промелькнула мысль, что прежде, чем стропы запутаются, он должен дернуть за кольцо. Федор стал судорожно искать кольцо, за которое он должен дернуть. Кольца нигде не было. Холодный липкий пот брызнул из пор, точно весь он состоял из дыр подобно дуршлагу, и моментально превратился в поток, сбегая по спине и груди.
Воображение, откликаясь на мучительные вопросы, услужливо нарисовало картину стремительно приближающегося к земле Федора на, так и не раскрывшемся, парашюте. Картина была настолько явственной (он даже увидел на миг бегущих людей и мигалку скорой помощи), что от неожиданности Федор вздрогнул, подскочив, оторвавшись от сидения на добрых полметра, как это иногда случается во сне. Словно сотворив мелкую пакость, Федор боязливо оглянулся по сторонам, но на него никто не обратил внимание, каждый был занят собой, к тому же самолет изрядно трясло. Он попытался взять себя в руки, но предательская дрожь, распространяясь, овладевала всем телом. Федор обеими руками вцепился в сидение, всеми силами вжимая себя в него. Ему казалось, что в таком положении зубы стучат не так громко. И тут пришли на память последние слова инструктора перед посадкой в самолет: «Еще раз повторяю, никакого кольца не надо, парашют раскроется самостоятельно без вашего вмешательства».
Неожиданно вспыхнула сигнальная лампочка. Инструктор подошел к двери и распахнул ее. В самолет ворвался клубок ветра, прошелся по салону, испытывая, насколько прочно каждый из претендентов вцепился в сидение, и выскочил наружу, как бы увлекая за собой.
«Пошел!» — рявкнул инструктор, обращаясь к первому номеру.
Первый номер встал, точно в сомнамбулизме, и, растопырив руки, пошел в сторону противоположную двери, но инструктор был начеку. Он ловко перехватил претендента и не спеша вывел его из самолета, наподдав напоследок хорошего пинка да так, что тот метров на пять отлетел от самолета.
«Пошел!» — рявкнул инструктор, обращаясь ко второму номеру.
Тот поднялся, пару раз зачем-то присел, и, вдруг согнувшись, ринулся на инструктора, метя головой в живот. Но инструктор и тут не оплошал. Словно тореро, увертывающийся на корриде от быка, он отклонился чуть в сторону, и второй номер с разгону врезался головой в металлическую переборку. Вероятно удар был нешуточный и второй номер стал расслабленно оседать. Однако инструктор не дал ему сесть на пол, вовремя вышвырнув из самолета.
«Пошел!» — рявкнул инструктор, обращаясь к Федору.
Федор видел все: видел, как вылетел первый номер, видел, как был вышвырнут второй номер, видел инструктора, но никак не мог все это связать воедино. Он никак не мог сообразить, чего от него хотят. Его по-прежнему била крупная дрожь, которую он пытался унять, все сильнее вжимаясь в самолетное сидение.
Оценив ситуацию, инструктор подскочил к Федору и попытался оторвать его от сидения, но силы оказались не равны. Зная по опыту, что если паническая дрожь распространится на остальных, полет окажется безрезультативным, и деньги, уплаченные за аренду самолета, пропадут, а он лично лишится премиальных, инструктор свистнул, что твой соловей-разбойник, одновременно, привлекая к себе внимание и отвлекая претендентов от вредных в данной ситуации мыслей.
«Поможем товарищу!» — прошелестел инструктор, перекрывая гул самолета и вой ветра.
Все разом вскочили, точно это была их самая заветная мечта – помочь третьему номеру. Федор что есть мочи кричал им, но гортань словно заклинило, из нее вырывалось лишь шипение, какое исходит от рассерженной кобры; криком кричали только вращающиеся белки глаз.
Общими усилиями они оторвали Федора от сидения, подтащили к открытой двери, и тут инструктор оказался на высоте. Он залепил Федору такую пощечину, что тот на миг выпрямился, выйдя из седалищной позы, в которой пребывал все это время даже тогда, когда его тащили к двери. И этого мига инструктору хватило, чтобы выбить Федора за борт мощным ударом левой в челюсть.
Резкий рывок заставил Федора очнуться и окунуться в новую реальность. Он глянул вверх и увидел над собой раскрытый купол парашюта. Чувство величайшего облегчения охватило его. Все оказалось именно так, как он себе представлял. Он парил, он растворялся в этой бескрайней синеве, не имея мыслей, и лишь чувство необычайной радости все нарастало и, уже не помещаясь в груди, растекалось, заполняя собой весь простор. Он закричал, и в ответ услышал такие же возбужденные, переполненные радостью, голоса своих товарищей. Они перекликались, что-то кричали друг другу и, не умолкая, смеялись тем поразительным смехом абсолютно свободных и счастливых людей, который на земле просто невозможен.