1
Историю, которую Вам автор собирается рассказать, произошла перед самым «дефолтом» девяносто восьмого года, то есть тогда когда еще было вполне спокойно и ничто не предвещало тем летом для рядовых граждан, экономики и в целом для всей страны такого резкого поворота событий.
Между тем наступил московский, знойный июль. А знаете ли Вы, что такое Москва в середине жаркого лета? Это дьявольское пекло. Городские водоемы забиты до отказа. В тени скверов и парков, парит, будто в тропиках. Солнце целый день висит над городом, раскаляя все до бела. Кажется, что плавится даже асфальт. На небе не видать ни облачка. Ветерок, если и появляется в виде маленького сквознячка, то совсем не приносит облегчения. Духота стоит такая, что тяжело дышать. Во рту сушь. Словно змея хочется сбросить с себя кожу. Все жаждет капли дождя, постепенно становясь навязчивой мечтой. Повезло лишь тем, у кого отпуск в июле….
Случилось так, что именно в один из таких жарких дней у начальника отдела одного из «почтовых ящиков», то есть закрытых НИИ был юбилей. Праздновали пышно. Не в меру выпившему и разморенному от жары Николаю Антоновичу, оказалось, по пути с одной строгой дамой тоже бывшей на юбилее. Не обращая никакого внимания и демонстративно отвернувшись, она смотрела в окно трамвая. В свою очередь, Николай Антонович всю дорогу пытался объясниться с ней на ломанном, заплетающемся русском языке с пьяным акцентом. Это продолжалось довольно долго. Наконец, она встала, и мягко прижав Николая Антоновича к сидению, направилась к выходу. Это ее такое полное безразличие, конечно, возмутило Николай Антоновича. Он мог простить женщинам многое, но отсутствие внимания с их стороны, пускай даже отрицательного к своей персоне? Это было для него уже слишком. Повозмущавшись на весь вагон, что-то о коварстве женщин, об их несовершенстве и все такое прочее, он в последний момент выскочил из трогающегося трамвая, едва не сломав ему двери, и чуть не попав под его колеса. Продолжая ругаться, на чем свет стоит, шатаясь, он сделал попытку догнать ту, которая была к нему столь безразлична, однако вследствие полного расстройства своего организма, сделать этого так и не смог. Она же, завернув за угол, неожиданно исчезла. Покрутившись на месте и нигде не найдя ее, Николай Антонович забрел в ближайшую арку, попав в небольшой внутренний дворик, окруженный домами со всех сторон, с небольшой детской площадкой по середине. Там его окончательно развезло. Соображалка работала плохо. Двигаться, куда либо не представлялось никакой возможности.
— Ну, не оставаться же здесь, в самом деле. (Николай Антонович пьяным взором оглядел окружавшее) Дур–рацкое место…
В конце концов, все это могло плохо кончиться. Добропорядочные соседи или милицейский патруль.…
— И все!… В вытрезвителе!
В результате подобных рассуждений, Николай Антонович доплелся до первого попавшегося подъезда и стал, болтаясь между стенкой и перилами, с трудом подниматься по лестнице. На третьем этаже силы окончательно оставили его, и он уже плохо понимая, что делает, уютно устроился около чей-то двери на мягком, чистом половичке.
В свою очередь, та за кем так усердно гнался Николай Антонович, все время опасалась, что этот пьяный мужчина увязавшейся за ней начнет распускать руки или еще чего хуже устроит какой-нибудь скандал возле ее дома. Не то чтобы она очень боялась этих пьяных, тем более «знакомых пьяных», в конце концов, они были вместе на юбилее, просто общение с мужским полом в том или ином виде не доставляло ей особой радости и даже оставляло чувство некоторой брезгливости. Реальных мужчин она уже давно воспринимала, как данное. Они есть, они существуют и все.
Дома, выпив крепкого чаю и приняв таблетку анальгина, от головной боли, она, успокоившись от пережитых волнений и переживаний окончательно, легла на диван и стала читать, уже давно начатый любовный роман одного известного автора. Постепенно сон брал свое, и глаза ее стали закрываться.
— Какая бессмысленная чушь, — подумала, она, зевая и закрывая книгу. — Пишут, чего в жизни никогда не бывает, а мы все женщины, как последние дурочки верим им.
Она грустно вздохнула, и положила на тумбочку книгу.
— Впрочем, — продолжала рассуждать она про себя, — надо признать, что читать эту чушь, в общем-то, приятно. Особенно перед сном.
Она мечтательно посмотрела на потолок своей комнаты и сладко вытянувшись на диване, постепенно окунулась в страну грез. Там были свои герои, было рыцарское благородство, была чистая любовь, кипели не шуточные страсти, там было все по-другому — там был иной мир…. Но вдруг она проснулась. От ночного ветерка с шумом захлопнулась створка окна. Чудесный мир внезапно исчез. Постепенно, к ней вернулось осознание реальности. Строгая душа ее, неожиданно заплакала одиночеством и неосуществленными надеждами. Спать почему-то больше не хотелось.
Она пошла на кухню, и включила электрический чайник. Есть не хотелось. Не зная, чем себя занять, пока вскипит вода, она решила забрать почту из почтового ящика. Как человек, редко получающий письма, она в этот раз с нетерпением ждала письма от одной своей приятельницы, которая была в отпуске на Азовском море в пансионате под Бердянском. Приятельница обещала в предыдущем письме в новом поделиться с ней последними новостями.
— Уже прошла неделя, и должно быть оно пришло, — подумала она и направилась к входной двери.
Когда она открыла ее, удивлению и испугу не было предела. На пороге квартиры, на половичке, будто большая собака, мирно посапывал Николай Антонович. Нетрудно понять, что чувствует нормальный человек, обнаружив на пороге своего дома такое.
— Эй, Вы!
Она легонько толкнула его ногой. В ответ Николай Антонович еще больше засопел. После минутного замешательства,
она стала быстро соображать. Ей было ясно, что надо срочно что-то предпринимать.
— Так, звонить в милицию? – думала она. — Не оберешься потом расспросов от соседей. Да и как это все объяснить самой милиции? Вместе были на юбилее…. Потом он увязался…. Ерунда какая-то. Не обращать внимания? Оставить все как есть? Не выход! Пойдут сплетни. Хороша же, я буду! Не пустила домой любовника?!
И она живо представила себе, как будут ее обсуждать соседи, вежливо ненавязчиво, где-то, даже сочувственно спрашивая: «А как здоровье того мужчины, что лежал перед Вашей дверью на половичке?».
— А на работе? – продолжала рассуждать она.
Разыгравшееся воображение рисовала ей картинки, как сослуживцы собираются в кучки, тихо перешептываются, бросая на нее свои ехидные взгляды.
— Как не крути все плохо, — решила она. — И ладно бы я совсем не знала его. Что же делать?….
Наконец, она сообразила. Взяв, Николай Антоновича подмышки она, ругаясь про себя, на чем свет стоит, с трудом втащила его к себе в квартиру. Теперь можно было, и передохнуть…. Она закрыла входную дверь и присела на банкетку. Ей казалось, что ситуация несколько разрядилась, но в то же самое время, окончательный выход все еще не найден.
— Пускай проспится, — подумала она, — а затем….
Она понимала, что будет затем. Затем она его выгонит и забудет об этом. Однако оставлять тело здесь, на полу в прихожей было неразумно.
— Не перешагивать же через это каждый раз, — подумала она. — Кухня слишком маленькая… Придется тащить в комнату.
Она взяла его опять за подмышки и….
— Господи! – взмолилась она. – Да что же это такое?… Тяжелый, как…..
Она не договорила «как кто», так, как с трудом втащив его в комнату, столкнулась с новой неразрешимой проблемой. В ее однокомнатной квартире, в единственной комнате было всего лишь одно спальное место. Это был раскладывающийся двух спальный мягкий диван.
— Ну не класть же это рядом с собой, — подумала она, с брезгливостью посмотрев на лежащее тело.
Впрочем, надо было все равно, что-то придумать.
— Ага! — вдруг сообразила она. – Надо постелить ему на полу.
Кинув на пол матрас от дивана и бросив в изголовье подушку, она втащила бесчувственное тело на это. Самым противным для нее было снять с него туфли. Пришлось так же настежь открыть окно и попрыскать его и комнату дезодорантом, чтобы избавиться от этого ужасающего мерзкого запаха перегара воцарившегося в ее уютной квартире.
Остаток ночи она спала плохо. Ей снился ужасный сон. Голое тело Николай Антоновича сплошь покрытое волосами облитое пахучей жидкостью, похожей на спирт, пыталось дотянуться до нее, чтобы насильно поцеловать в интимное место. Она стояла, как вкопанная, и не могла пошевелиться. Что-то парализовало ее. И вот когда она уже почувствовала его мокрые руки, лихорадочно ощупывавшие ее, почувствовала его омерзительное волосатое тело с идущим от него жутким запахом перегара, все это липкое, мерзкое, гадкое, дурно пахнущее – вдруг резко вспыхнуло ярким пламенем, и, обдав ее обжигающим жаром, исчезло без следа. Она снова проснулась. Лицо ее горело. Открытое окно, в отсутствии ночной прохлады, спасало плохо. В комнате действительно было жарко и пахло перегаром. На полу, мирно посапывая, спало тело Николая Антоновича. Пришлось опять опрыскать дезодорантом и его и комнату. Вдруг Николай Антонович перестал сопеть и повернулся на другой бок. Она испуганно замерла, держа в руке дезодорант. Но вскоре тело вновь стало мирно похрапывать, и она облегченно вздохнув, продолжила свое дело. Закончив его, она, наконец, легла обратно в постель. Спать по-прежнему не хотелось. Эта новая мучительная попытка уснуть далась ей, в конечном счете, очень нелегко.
Утром она проснулась с трудом. Будильник трезвонил, как ненормальный. Минут десять она бездумно лежала в постели, все, пытаясь продрать глаза. Однако пора было вставать на работу. Плохо соображая, спросонья, она споткнулась о лежащее тело, сладко спящего Николай Антоновича. Растянувшись на нем, она вдруг все вспомнила и, неожиданно увидев перед собой, совсем близко, сопящее лицо, в общем-то, незнакомого ей мужчины, всерьез испугалась.
— Я просто сошла с ума! – решила она. — Как я могла?!
Трудно предполагать, что снилось Николай Антоновичу в тот момент, но он неожиданно сладко зачмокал губами, затем, вдруг грубо рыгнув, вновь захрапел…. Ругаясь про себя, как только умела, она пошла, умываться в ванную. Надо было торопиться.
Перед своим уходом она приколола записку на дверь комнаты, следующего содержания:
«Завтрак на кухне. Прошу Вас, не задерживаться и перед своим уходом захлопнуть дверь. Брать у меня нечего, поэтому не надо рыться в моих вещах. Кроме того, я знаю, где Вы работаете и есть люди, которые предупреждены о Вашем визите».
2
Первое, что почувствовал Николай Антонович, придя хоть как-то в себя, это то, что он хотел пить, но еще больше, он хотел в туалет. Физически он не мог осознать, где находится, но был вполне в состоянии последовательно осуществлять свои желания. После туалета, он оставил открытой дверь в комнату, так что записка с оставленным ему посланием оказалась абсолютно не доступной для чтения. Не без труда он добрался до холодильника, где вместо пива, обнаружил пару бутылок молока. Одну из них он немедленно осушил своими большими жадными глотками.
— Ну и друзья! — подумал он, вытирая от остатков молока рот и подбородок рукой. — Даже пива нет!
Он плохо соображал, и его жутко мутило. Наконец, с трудом, раздышавшись, он, дополз до своего ложа и, свалившись на него, впал в тяжелый пьяный сон.
— * —
…У нее же на работе все валилось из рук.
— Вы сегодня совсем не внимательны, — сделал ей замечание руководитель отдела, немало удивленный происходящим.
До этого момента претензий к ней ни у него, ни у кого-либо из других сотрудников отдела никогда не возникало.
— Может, Вы себя плохо чувствуете? – спросили ее, сочувствующие сослуживцы, – Так идите домой!
Между собой они решили, что она, судя по всему, никак не может отойти от вчерашнего юбилея.
— Нет! Нет! Что Вы! – испугалась она. – Я, конечно, плохо спала, но не на столько.
Она действительно не выспалась и жутко чувствовала себя после вчерашнего, но идти домой, когда этот тип вероятней всего еще не ушел?
— * —
…Николай Антонович уже не однократно вставал. Его маршрут был стандартным. Туалет в коридоре, на кухне вода из носика чайника, молоко вскоре кончилось, и постель на полу комнаты. К середине дня, ему стало несколько легче, и он решил, что, пожалуй, следует позвонить на работу. Там, отнеслись к нему сочувственно, милостиво скинув на него, в обмен, очередную общественную работу. Николай Антонович был вынужден согласиться. Закончив телефонный разговор, он плюхнулся на свою постель и снова забылся.
— * —
…Весь день она продолжала гадать, ушел он или не ушел.
К концу рабочего дня, она решила, что теперь он уж точно должен был бы уйти. На всякий случай, чтобы потянуть время, она выбрала для посещения дальнюю булочную, зашла еще в два магазина и, наконец, окончательно успокоившись, направилась к себе домой.
— * —
…К вечеру Николай Антоновичу стало, совсем хорошо. Голова у него правда еще болела, но уже не так штормило и почти не мутило. Ритм маршрута сделал свое. В очередной раз, попав на кухню, он, вдруг, обратил внимание на необычность окружавшей его обстановки. Особенно его поразил кухонный стол. На нем, на ромбиком постеленной салфетке с замысловатым рисунком, стояла цветная вазочка с одиночным цветком. Рядом с ней стояла тарелка, чем-то наполненная, и покрытая белой с красивым орнаментом по краям небольшой салфеткой. Рядом с тарелкой были аккуратно в определенной последовательности разложены столовые приборы: ножик, вилка и маленькая ложка. На краю стола, рядком, выглядывая одна из-под другой, лежали еще несколько маленьких бумажных салфеток. Почти по середине на еще одной маленькой салфеточке, лежавшей, в свою очередь, на большой салфетке, красовался пустой стакан с опирающейся на него запиской, на которой крупными буквами было выведено: «Молоко в холодильнике».
— Где я? – подумал Николай Антонович, обведя кухню еще не совсем трезвым взглядом.
То, что он находился не дома и даже ни у какого-нибудь хорошего друга или старого приятеля или приятельницы ему было ясно. Он еще раз бросил взгляд на кухонный столик и произнес протяжно в слух:
— Да-а-а! Ни черта не помню!
Оставалось только одно, терпеливо ждать хозяина, или, а ему почему-то очень хотелось верить, симпатичную хозяйку этой квартиры.
Наконец, раздался долгожданный звук открывающейся входной двери. То, что увидел Николай Антонович, превзошло все его ожидания.
— Могла бы быть посимпатичней и помоложе, подумал он.
— Эт-то, так сказать с позволения, еще не ушло? — подумала она.
И они оба с большим сожалением посмотрели друг на друга. Но, как известно, первое впечатление может быть вполне обманчивым.
— Привет! – дружелюбно сказал Николай Антонович, нисколько не смущаясь своего состояния.
Остановившись в дверях, она растерялась, не зная, как себя вести. Согласитесь, что положение у нее было несколько странным.
— Разве Вы не прочли мою записку? – сказала она, опомнившись.
— Какую записку?
Николай Антонович не сразу понял, о чем речь.
— А-а! Молоко в холодильнике, — догадался он. – Спасибо! Оно оказалось очень кстати….
— Конечно, пиво было бы намного лучше, — продолжил фразу он про себя, но вслух этого не сказал.
— Нет! Вот эту!
Она резко закрыла дверь комнаты, так, что плохо прикрепленная записка слетела и, покружившись немного по комнате, неожиданно вылетела в раскрытое настежь окно.
— Ах! – воскликнула она, пытаясь поймать ее.
Николай Антонович ничего не успел воскликнуть, но проводил взглядом, так и не прочитанную им записку.
Оказавшись у окна, она увидела, как записка медленно кружась в воздухе, затерялась в зеленой кроне стоящего рядом с домом дерева.
— Может, хватит злиться, — попытался загладить свою вину Николай Антонович.
— В ней было написано, — продолжила раздраженно она, словно и не слышала его примиряющего тона, — что как только Вы придете в себя, я прошу Вас немедленно покинуть мой дом и больше никогда меня не беспокоить.
— Да нет проблем! — обиделся Николай Антонович и раздраженно про себя ругнулся. — Старая клизма!
Он быстро поднялся с дивана, на котором сидел, и прошел в прихожую.
— Вот и хорошо! – подумала она.
Вдруг неоткуда пришедшая мысль испугала ее:
— А, что если он не уйдет?
В коридоре Николай Антонович увидел аккуратно поставленные и начищенные до блеска свои туфли на полочку для обуви.
— Не бросила! – автоматически мелькнуло у него в голове. — И меня вчера не бросила…. А могла бы.…
— Я еще вернусь! – сказал он вслух, закрывая за собою дверь.
— Что? – спросила она, выходя из комнаты.
Входная дверь хлопнула и она так и не получила ответ на заданный ему вопрос.
3
Спустя две недели, в то время как она уже забыла о его существовании, Николая Антоновича не отпускала одна простая мысль — почему она тогда так и не бросила его, в сущности незнакомого ей человека. Странно, но она повела себя не как большинство женщин — не вызвала милицию, не привлекла общественность. Мало того, она уложила его в постель у себя комнате и даже попыталась накормить его. На обратном пути Николай Антонович подобрал ту записку, которую она написала для него. Получалось, так что кроме его мамы, она была единственная, кто отнесся к нему в трудную минуту по-человечески, хотя возможно, в тот момент, он этого даже и не заслуживал. С точки зрения Николая Антоновича, все происшедшее с ним чего-нибудь, да стоило. Обдумав сложившуюся ситуацию, он решил познакомиться с ней поближе. Купив на рынке приличный букет цветов, в магазине советское шампанское и коробку конфет фабрики «Большевичка», он вечером, когда она уже, по его мнению, точно должна была бы быть дома, отправился к ней в незваные гости.
Ему не повезло. Дома ее не было. Он не мог знать, что именно сегодня, она была в гостях у своей приятельницы, которая вернулась, наконец, из отпуска с Азовского моря. Николай Антонович набрался терпения и стал ждать. Ожидание было томительным. Он видел, как с детской площадки сначала ушли мамы с маленькими детьми, потом кончили играть дети постарше, их загнали домой; появившаяся было, парочка влюбленных подростков тоже пробыла не долго. Понежившись на скамейке, они быстро исчезли в одном из темных подъездов. То тут, то там, а вскоре почти и везде залились желтым светом окна домов. Где-то заиграла музыка, где-то ругались… В тишине двора был хорошо слышен домашний шум. Уставшие жители после жаркого летнего дня заполнили свои квартирные соты. Прошло еще немного времени и постепенно все улеглось. Окна, стали тонуть в полумраке тихой, светлой июльской ночи. Только легкий ночной ветерок, дарящий немного свежести после знойного дня, все еще гулял по одинокой детской площадке. Николай Антонович уже почти совсем потерял надежду. Его неожиданно посетила грусть, и от этого ожидание стало еще более томительным. От скуки он стал считать не погасшие окна в домах, как вдруг, увидел ее…
Когда она поднялась по лестнице и подошла к двери своей квартиры, он неожиданно вынырнул из тьмы лестничной клетки и произнес:
— Опасно возвращаться так поздно домой без сопровождающих.
Увидев и даже узнав его, она испугалась. С приятельницей они выпили привезенного с юга вина, но это почему-то не помогало. Ее испуг был не поддельным.
— Что Вы тут делаете? – спросила строго она, пытаясь справиться с собой.
— Жду Вас, – потупившись, ответил Николай Антонович, протягивая ей букет цветов. – Пришел в гости, чтобы извинится и поблагодарить.
— Знаю я Ваши благодарности, — жестко и немного не трезво сказала она, словно и не было протянутого ей букета.
Испуг у нее прошел не совсем, и она сделала торопливую попытку попасть ключом в замочную скважину.
— Надеетесь, что я Вас приглашу в дом, — продолжила ехидно она. — Не дождетесь!
Николай Антонович совершенно не ожидавший такого приема, несколько опешил.
— Заберите свой веник, — продолжила она, все, пытаясь попасть своим ключом в замок, — и, вообще, знаете что? Катитесь-ка отсюда! Сами знаете куда!…
Она неожиданно повернулась к нему лицом, взяла, а точнее, выхватила букет из руки Николая Антоновича и со всего размаху бросила его в сторону лестницы. Вино придало ей смелость.
— Ну, знаете ли! – возмутился Николай Антонович.
— Да, знаем, знаем! – с насмешкой проговорила она. — У таких, как Вы, все одно на уме!
— Ну, знаете! – не выдержал Николай Антонович (голос его вдруг резко сорвался на высокие ноты). – А вот никуда я больше отсюда не пойду! Вот что! Спешить мне собственно некуда. Выпивка и закуска у меня есть. Есть, где и спать. (и, он случайно посмотрел на чистый половичок перед дверью ее квартиры, на котором сейчас стояла она).
Его слова показалось ей вызовом. Она вдруг вспомнила, как тащила его пьяного, снимала с него эти мерзкие вонючие туфли…. Вспомнила жуткий, ничем не выводящийся запах перегара по всей квартире, ничем не выветриваемый мужской дух…. Фантасмагория перешла допустимые границы. Она неожиданно открыла входную дверь, и мило улыбнувшись, как хищник, улыбается своей жертве, проговорила:
— Прошу Вас заходите.
Ничего не подозревающий Николай Антонович, вошел вслед за ней и закрыл за собой входную дверь. И тут она, когда он повернулся к ней, изменившись в лице, со всей своей женской силой собранной в один удар, со всего маху, врезала ему, да так, что он просто отлетел к входной двери. Николай Антонович, на секунду завис на ней, а затем медленно сполз на пол. Это был полный нокдаун…
Оцепенение прошло быстро.
— Боже мой! Я убила его! – ужаснулась она и, закрыв свое лицо руками, вся в слезах, выбежала на кухню.
Сначала она ничего не почувствовала. Но потом…. Рука горела нестерпимо. Она сунула больную руку под холодную воду в раковине… Стало легче. Боль понемногу стихла.
— * —
Как пишут во всех детективах, главное для убийцы, как можно быстрее избавиться от трупа. Но именно его она в прихожей и не обнаружила. Входная дверь была закрыта, а тело бесследно исчезло. На поле битвы остались лишь брошенные полная бутылка Советского шампанского и растерзанная коробка конфет. Ей было понятно, что она не убила его. Теперь же она, сидя на диване в комнате, плакала не столько от не прошедшей до конца боли в руке, сколько от счастья не взявшей на себя греха.
4
Представили себе, о чем думает мужчина получивший, в прямом смысле слова, нокдаун от хрупкой женщины?
Сначала Николаем Антоновичем владела злость. Потом досада. Затем жажда изощренной мести, игравшая в нем и рисовавшая ему радужные картины, желала смерти ее. Но спустя время, он вдруг стал прозревать. Обида, рожденная нокдауном, породила в нем стремление лучше понять ее.
— Она ударила меня, – размышлял Николай Антонович. — В то время как любая другая, приняв мои дары, приспокойненько выпроводила бы меня вон, вежливо приняв при этом мои извинения. Но она ничего не приняла, ударила и в то же самое время не бросила…. Однако, как странно и не ритмично бьется ее пульс?
Впрочем, рассуждая, таким образом, Николай Антонович пришел к следующему выводам. Эта одинокая женщина, хотя и добродетельна, но крепко обижена на весь мужской род.
— Но разве я сам не одинок? – спрашивал он себя. – Правда, я все же не бил ее….
Николай Антонович чувствовал, что решение где-то совсем, рядом. Но он никак не мог уловить момент. Истина все время ускользала от него. С одной стороны душевная доброта этой женщины привлекала его, с другой, такая озлобленность могла остановить кого угодно.
— Нас многое сближает, — думал он, — но многое и разъединяет. И все же….
Ему казалось, что судьба может больше и не бросить еще один круг спасения. И если в таком положении он или она сделают хотя бы одну ошибку, то уже больше никогда, и никто из них не сможет устроить свою жизнь. Оба они так останутся в полном одиночестве. Обдумав все еще раз, как следует – он, наконец, решился.
— * —
…Ей же, он теперь, тоже не казался таким ужасным.
— Ну, напился. С кем не бывает, – думала она. – Пьют все. Вот пришел извиниться. Ничего плохого. А я его!… И так….
Громадный синяк, покрывший ее пальцы, никак не проходил. Совесть и сожаление точили ее. Еще не осознавая до конца, где-то в потаенном уголке своей души, боясь признаться себе в этом, она вновь хотела увидеть его и жаждала встречи с ним.
И вот однажды, когда она открыла дверь на звонок, он ворвался к ней, так стремительно, что она даже не успела вскрикнуть. Николай Антонович поднял ее на руки и отнес на диван. От неожиданности она не сразу стала сопротивляться.
— Вы сошли с ума! Отпустите меня!…
— Ты ведь этого не хочешь. Я знаю…. Не хочешь…
— Хам! Дурак! Тупица! Ты сошел с ума!…
Спихнуть его с себя она так и не смогла, а может, просто не захотела. Кто знает? Постепенно, голос ее стал замирать:
— Ты сошел с ума.… Ты сошел…. Ты….
Наконец, ее голос утонул совсем. Она отступила. Сопротивление было сломлено бесповоротно и окончательно.