Маленький городок нефтяников, затерявшийся в степях Поволжья, купался в клубах пыли и белом тополином пухе, норовящем залететь в глотку, глаза и раскрытые окна двухэтажных однотипных домов. Улочки ещё не успели заасфальтировать, поэтому, после дождя, добраться куда-либо не представлялось возможным. Лишь проспект Ленина, как исключение, выделялся серой полосой свежеуложенного покрытия.
Неизвестно почему, возможно из-за этого самого асфальта, всех покойников города несли на кладбище по одному и тому же маршруту.
Петька Грошев — мальчишка пяти с половиной лет, отодвинув горшок с геранью в сторону, каждый день наблюдал за траурными процессиями со второго этажа однокомнатной квартиры. Для лучшего обзора он выпросил у дружка маленький театральный бинокль и внимательно вглядывался в жёлтые мёртвые лица, проплывающие мимо окон, в обшитых красной материей гробах.
— Экзекутором, наверно, будет! — сказал как-то отец, заметив пристрастие сына к покойникам.
— Не экзекутором, а прозектором! — поправляла его мать.
— Какая разница, один хрен с мертвяками возиться! — на этом спор закончился.
В городе был духовой оркестр, постоянно сопровождавший переселенцев на тот свет. Один из оркестрантов, дядя Дормидонт, жил в соседней квартире. Петька частенько видел его пьяным и весёлым.
— Вот, Петруха! — говорил Дормидонт — Будешь играть на похоронах, считай, жизнь удалась: И сыт, и пьян, и копейки в кармане звенят! Так-то брат! — он доставал из кармана лоснящегося пиджака карамель и угощал мальчишку.
— Дядька Дормидонт, у меня же трубы нет, на чём же играть то я буду? — спрашивал заинтересованный заманчивой перспективой Петька.
Как-то, подвыпивший музыкант, взъерошив, волосы пацана, икнув, выдавил:
— Пойдём ка Петюня, я тебе кое-что подарю!
Подарком оказалась старенькая тульская гармошка.
— Вот, учись пока на ней. Дави на кнопки, растягивай меха! Играй, салажонок!
Репетицию юный маэстро начинал в одно и то же время: ровно в час, по улице проходила траурная процессия, а то и не одна за день. Сидя на подоконнике, он растягивал подарок, извлекая из него чудесные, будоражащие душу звуки. Петька оказался смышленым мальчишкой, наделённым неплохим слухом. Через три месяца, его пальцы более-менее ловко бегали по клавиатуре, выдавливая знакомый мотив.
Однажды, когда за окнами шли осенние холодные дожди, в квартире собрались гости. Отмечая день Октябрьской революции, отец, решив порадовать и удивить гостей талантами своего отпрыска, поставив сына на табурет, попросил повеселить собравшихся игрой на инструменте.
Петька, привычно растянув меха, воодушевлённо, со скорбной миной на лице сыграл похоронный марш.
— Эт, он что ж, дело Ленина похоронил? — спросил отца подвыпивший коллега.- Взял и похерил достижения трудового народа?!
— Ты, что ж паршивец, ничего не мог другого сыграть? — подаваясь на провокацию, спросил пьяный папаша.
— Я же на похоронах играть буду, а там только эту музыку заказывают! Хотите другую, вон радио включите и слушайте! — Петька обиженно надув губы, слез с табуретки — Вообще уйду к Дормидонту жить, он меня с собой на похороны брать будет! А там и сыт, и пьян, и копейки в кармане звенят!
— Это, кто же тебя научил? — вытаскивая из брюк ремень, завёлся отец.
— Да ладно тебе, Серёга! Чего к пацану пристал? Натаскается ещё, будет на свадьбах деньгу зашибать! — успокоил его товарищ.
Зима промчалась, как на лыжах — быстро и красиво. Долгожданный Новый год, подарки, Рождество не понятного Петьке Бога, затем двадцать третье февраля. А между ними, по накатанной машинами улице, изо дня в день похороны и выученная на зубок мелодия.
Весной, неожиданно помер Дормидонт, Петька первый раз в жизни так близко видел покойника. Синюшное лицо музыканта, нагоняло непонятный трепет в душу пацанёнка. Подвязанный платком подбородок и закрытые пятаками глаза порождали кучу вопросов.
— Мам, а мам! — дёргал он за рукав мать — А зачем ему челюсть привязали?
— Чтоб глупости тебе не говорил! — шёпотом отвечала она.
— А его так с пятаками и закопают, или потом монетки заберут?
— Не знаю, может так и закопают.
«Это же две банки леденцов!» — думал про себя Петька, но спросил о другом.
— Мам, а мам! А чего, он помер-то?
— Пить надо меньше! Помнишь, как он тебя учил: И сыт, и пьян будешь! Вот и наелся, и напился, и копейки не нужны стали! Пойдём отсюда, без нас похоронят! — она дёрнула сына за руку, уводя его от некогда весёлого дядьки Дормидонта.
В тот день Петька ясно осознал, что игра на похоронах приносит не только материальные блага и пьяную радость, но и приближает собственную кончину. Забросив игру на гармони, он больше никогда не лазил на подоконник, услышав реквием Шопена.