Вас никогда в детстве не мучил вопрос о том, что такое молочные реки и кисельные берега? Ведь наверняка слышали и читали в сказках. А как это, молочная река? Это когда вместо воды молоко течет? Вот и Васька не знал. До тех пор, пока не увидел своими глазами – такие реки есть.
Автобус, миновав равнинную часть Ферганской долины, въезжал в предгорье. За пологими вершинами холмов уже видны были величественные скалы Шахимардана, верхушки которых были покрыты сахарной глазурью. В открытые форточки старенького автобуса врывался аромат горных трав и цветов, заполняя собою все пространство. Автобус ехал в пионерлагерь, и все его пассажиры, за исключением пары воспитателей, были дети.
Некоторые из детей ехали в этот лагерь не в первый раз, многие знали друг друга. Поэтому весело болтали или пели песни. Васька же чувствовал себя белой вороной. Все лица казались ему непривлекательными, а некоторые просто противными.
Вдруг автобус повернул по серпантину направо, и в открытые окна донесся приближающийся гул. Он становился все сильнее и сильнее, пока не превратился в заглушающий все звуки рев. Дорога проходила по берегу большой горной реки. Поток несся с такой огромной силой, что создавал невероятный шум. Более того, из-за своей стремительности, вода наполнялась огромным количеством пузырьков, отчего на ярком солнечном свете становилась совершенно белой. Вот она, молочная река, подумал Васька. И еще он подумал, что ему очень не хватает друга Славки, уехавшего с родителями к родственникам в Россию на целых три недели…
…Вечером мама сообщила Ваське, что через неделю он едет в пионерлагерь «Горный». И хотя Васька больше хотел попасть в «Орленок», но и эту новость он воспринял спокойно. Просто пацаны с их двора, побывавшие в обоих лагерях, предпочтение отдавали именно «Орленку». Однако на работе у матери путевки выдавали только в «Горный».
Отъезд был назначен на утро субботы, поэтому среди недели Васька с матерью отправился в детский мир за покупками, чтобы, по словам мамы, «выглядел как человек». Он, конечно же, мог поспорить насчет своего человеческого образа в прежнем наряде, но, честно говоря, спорить вовсе не хотелось. Что ни говори, а получать обновки – несравненное и редкое удовольствие.
Больше всего Ваське хотелось приобрести новые вьетнамские кеды. Он уже представлял, как красиво они будут смотреться на нем во время игры в футбол. Мать же решила иначе. Кожаные сандалии, две пары шорт, две пары носков, зубная щетка, зубной порошок (паста была редким явлением), мыло в пластмассовой мыльнице и матерчатая кепка (аналог бейсболки) с прозрачным желтым козырьком. Ваське больше всего понравилась кепка. Если сильно натянуть ее на лоб и поднять глаза, то через козырек можно было рассматривать зеленое небо и желтые облака.
Вечером все покупки, за исключением сандалий и одних шорт, были уложены в небольшой фанерный чемоданчик, обклеенный коричневой бумагой. Туда же был уложен круглый железный фонарик с двумя новыми батарейками и перочинный ножик. Последний был спрятан тайком от матери на самое дно. Перед сном мама заставила Ваську тщательно вымыться, сказав при этом, что обязательно проверит, как он это сделал. Пришлось усиленно тереть себя куском хозяйственного мыла. Новое, земляничное, он уложил прямо в обертке в синюю мыльницу. На спинке стула перед кроватью висела наглаженная белая школьная рубашка и красный пионерский галстук. Ложась спать, Васька испытывал некоторый страх перед неизвестностью, перемешанный на любопытстве…
С первых дней круговорот лагерной жизни настолько захватил Ваську, что он позабыл все свои страхи. Лица вдруг приобрели узнаваемые черты, и уже казались привлекательными. Но самое главное, у него появился друг. Неожиданно для себя, Васька записался в горнисты. Играть на горне он совершенно не умел, но с ним занимался пионервожатый Саша, который играл на настоящей трубе. Сначала в группе горнистов было несколько человек. Но уже через пару дней Васька остался единственным учеником. Остальные же перешли в группу барабанщиков. Именно в этой группе он и познакомился с Юрчиком.
Юрчик был невысокого роста коренастым пареньком. Отличала его несвойственная возрасту серьезность и основательность. Он редко смеялся, но зато улыбался подкупающе искренно и как-то беззащитно, словно прося прощение за эту улыбку. Среди барабанщиков он лучше все отбивал «Дробь» и «Марш», заслужив у остальных уважение, и даже зависть. Но Васька совсем не завидовал, поскольку остался единственным горнистом.
Через неделю на утренней линейке состоялся их парный дебют. Васька хоть и коряво, но сыграл «Построение» и «Подъем флага», а Юрчик во время подъема выдал бесподобную «Дробь». Именно с этого дня они и стали неразлучными друзьями.
Горы их пленили своей суровой красотой, постепенно раскрывая перед друзьями все новые и новые странички. По ночам за лагерной оградой плакали шакалы, заставляя мальчишек шептать в полголоса и рассказывать страшные небылицы. Утреннее солнце рассеивало эти страхи птичьим гомоном. Закаты покрывали скалы багрянцем, вызывая в душе мечтательные мотивы. Васька с Юрчиком часто сидели вечером на куске скалы, покрытом сухой травой и лишайником, молча глядя вдаль. Каждый думал в это время о чем-то своем, сокровенном. Без слов они понимали друг друга, будто прожили вместе много лет.
Два раза в неделю отряд ходил на разлив в ущелье к Красным скалам. Название свое ущелье получило из-за необычайно красного цвета. Пионервожатый Саша рассказал, что скалы красные из-за пород, выходящих на поверхность. Скалы эти уходили отвесно вверх так далеко, что приходилось запрокидывать вверх голову, чтобы разглядеть вершинную гряду. Внизу же горная река разбивалась на несколько потоков, где течение было не столь сильным, и где можно было купаться. Вода в горной реке была настолько чистой и холодной, что при питье ломило зубы. А купание больше походило на выпрыгивание стаи пингвинов из воды.
Пару минут в воде, затем полчаса лежания на горячих камнях, в ожидании, когда кожа из синей гусиной обретет прежнее состояние. В такие походы Васька с Юрчиком шли впереди отряда. Юрчик отбивал походный «Марш», помогая пионерам не сбиваться с шага. Иногда и Васька прикладывался к мундштуку. И тогда барабанный бой дополнялся звуками медного горна: «Тук-туку-тук! Тук-туку-тук! Тут-ту-ту-ту! Тут-ту-ту-ту!».
Дорога к Красным скалам проходила через горный аул. У одного из глиняных заборов – дувала, в тени тутового дерева, сидел седой аксакал в чалме и старом ватном халате. Перед ним на столике в плетеной корзине под покрывалом лежали горячие лепешки. Испеченные из серой муки, посыпанные кунжутными зернами, они источали хлебный дух, заставляя прохожих усиленно шевелить ноздрями. Казалось, что даже запах имеет свой вкус. Отряд всегда останавливался перед аксакалом, чтобы купить горячих лепешек. Стоила такая лепешка десять копеек.
Иногда лепешку покупал Юрчик, иногда – Васька. Но всегда они делили ее пополам. Ведь они же друзья. А друзья все должны делить между собою поровну.
Но однажды, во время игры в футбол, Васька в сердцах накричал на Юрчика, вовремя не отдавшего ему пас, назвав последнего дураком. И Юрчик обиделся. Дружба пошла по швам. При этом Васька не находил себе места. И даже готов был попросить у своего друга прощение. Но тут произошел случай, который расширил небольшую трещину до размера ущелья.
В очередной поход к разливу друзья двигались в разных концах отряда. И звуки горна уже не поддерживали барабанную дробь. Каждый по себе звучал неубедительно сиротливо. По сложившейся традиции отряд остановился у аксакала. Только у Васьки не было денег. В минувшее воскресенье, мама почему-то не приехала, оставив его без мелочи.
К Юрчику мама приезжала. Но сегодня Юрчик весело разговаривал с Колькой. Купив лепешку и разломив ее пополам, он посмотрел на Ваську, усмехнулся, и отдал половине Кольке. Васька сглотнул слюну и отвернулся. Обида накатила в душе так, что глаза наполнились слезами. Этого он никогда не простит Юрчику.
Вечером Васька зашел в палату за фонариком. В помещении никого не было. На кровати Юрчика лежали его шорты. Не осознавая своих действий, Васька взял в руки шорты, и залез в карман. Там лежала монетка. Вытащив ее, он увидел, что это были десять копеек. Сначала он хотел положить их обратно, но, вспомнив ухмылку Юрчика, забрал их себе.
Вечером перед сном Юрчик перетряс несколько раз свои шорты, заглядывал под кровать, залезал в тумбочку. Он искал пропавшие десять копеек. Но Васька хранил равнодушное молчание.
Через день, когда они в очередной раз остановились для покупки лепешек, уже Васька отдал половину все тому же Кольке. Только вот лепешка не показалась ему такой же вкусной, как всегда. На это раз в ее вкусе явно прослеживалась горечь. Васька понял. Что он совершил подлость, но не знал, как исправить ситуацию. Он решил. Что как только мама приедет в родительский день и даст ему денег, он обязательно расскажет обо всем случившемся Юрчику, вернет ему эти десять копеек. И если Юрчик его простит, то обязательно поделится с ним своей лепешкой.
Но неожиданно мама приехала уже на следующий день. «Собирайся, — сказала она, — бабушка умирает. Хочет с тобой проститься».
Это известие настолько ошеломило Ваську, что всю обратную дорогу он думал только о бабушке. Как же так, почему она должна умереть? Почему ее не вылечат в больнице? И еще он услышал от матери страшное слово «рак».
Бабушка встретила его лежа в постели. Лицо и руки ее были бледными с желтоватым отливом. Обычно искристые глаза излучали грусть.
— Вот Васенька, — прошептала она, — умираю я. Захотела с тобой еще раз увидаться. Ты мать слушайся, помогай ей. Единственным мужчиной в семье остаешься.
Видно было, что слова даются ей с большим трудом. Ночью ей стало плохо. Она стонала и что-то говорила в бреду. Иногда она звала Ваську к себе. И тогда он подходил и брал ее за руку. Они просидели с матерью у постели бабушки почти всю ночь. А под утро, тяжело вздохнув, он умерла.
Все дальнейшее Васька помнил нечетко, как в тумане. Похороны, поминки, занавешанные зеркала и телевизор, какие-то люди приходят и уходят. В лагерь мама его не отвезла. Постепенно боль утраты стала уходить из детского сознания. И Васька уже привычно бегал по двору со своими старыми друзьями. И только по вечерам, когда солнце окрашивало розовым цветом вершины едва видимых вдали гор, грусть сжимала его сердце. Ведь он уже никогда не сумеет вернуть десять копеек своему другу.