ГЛАВА 1
Как всегда в это время года, с неба текла вода. Уже третьи сутки кряду текла… Я находился у себя на даче за городом. Мы очень любили проводить здесь время, особенно летом. Теперь и Ваньке здесь нравилось. Дождь стучал по крыше, убаюкивая меня, валяющегося здесь, в старом соломенном кресле. Из-под полуопущенных век я наблюдал то за Ванькой, ползающим по полу и собирающим в кучу разбросанные повсюду разноцветные кубики, то за потолком, безнадежно протекающим уже второй год. Вот и сейчас устрашающее черное пятно в углу потолка понемногу увеличивалось в размере, стекаясь нестройными капающими потоками к центру и срывалось оттуда в обшарпанный эмалированный таз многочисленными струйками, громко при этом булькая…
” Вот и год минул…” — подумал я, заставив себя приподняться и дотянуться до такого же старинного, как и кресло, дачного столика. На столике стоял графин с мутным самогоном, который я сейчас медленно наливал в граненый стакан. С пола улыбнулся Ванька, старательно укладывая синий кубик на красный. Я подмигнул ему, заглатывая содержимое стакана после шумного выдоха, закусывая маленьким кислым яблоком. Маринка весело улыбалась мне с фотографии, стоящей на столе. И вот я снова полулежу и созерцаю капающее с потолка пятно. Таз уже наполнился наполовину, поэтому струйки падали уже не так шумно.
” Минут через десять — таз будет полным… Тогда я и вылью его…” — подумал я. Почему-то захотелось плакать…
ГЛАВА 2
Ванька был моим единственным сыном — плоть от плоти, как говорится. Но каким же немыслимым образом достался мне этот карапуз, ползающий сейчас у меня под ногами… Не могу сказать, что я не люблю его, но, как ни крути, я не мог дать ему того отцовского тепла, в котором нуждался любой малыш его возраста. Я отдавал себе отчет в том, что ребенок не причастен к тому, что произошло, но… Что я мог поделать с собой? Просто я очень сильно соскучился по Маринке…
Когда впервые появилась приятная взгляду округлость живота — явная округлость — Маринка была на седьмом небе от счастья! Она визжала как ненормальная и хлопала в ладоши:
— Витя, я знала!.. Я всегда чувствовала, что нас это не коснется! Я сегодня была на УЗИ — они сказали, девочка! Витя — это же наша Олеся!
Маринка начала бережно поглаживать животик, по-особенному, нежно, словно котенка.
— Марин, ну ты что?! Какая Олеся? Дай ей сначала родиться…
— Конечно, Олеся! Ну, Витька! Мы же всегда говорили с тобой об этом имени, помнишь? Мы тогда даже еще не спали вместе, — Маринка глупо захихикала.
— Ну ладно, что тут скажешь? — я заставил себя улыбнуться.
На самом деле, в тот момент я далеко не разделял Маринкиного оптимизма. Ведь она родилась в 1985 году в деревне на юге Гомельской области, совсем рядом с Чернобыльской зоной. Поэтому она была в группе риска. Врачи разговаривали со мной очень серьезно и обстоятельно — и предупреждали об опасности зачатия… Да и вообще, о многом…
Одна из подруг Маринки была абсолютно бесплодной. Вторая отчаялась рожать после второго выкидыша. Третья…
… Выкидыш произошел где-то на 15 — й неделе. На Маринку жутко было смотреть- и я , если честно, не был готов к этому и не имел представления, что делать? Но Марина оказалась на удивление сильной и уравновешенной молодой женщиной. Она очень быстро взяла себя в руки и сказала однажды:
— Раз так произошло, значит, ребенок и не должен был родиться! Это природа… У него, значит, была какая-то патология. Поэтому, все к лучшему… Мы не будем больше унывать. Ведь не будем?!
А потом была недоношенная Оленька, которая прожила лишь две недели под колпаком… Дошло до того, что я стал бояться заниматься сексом. Но Марину не сломило и это.
— Мы на правильном пути! Я верю, — часто твердила она. Но я уже не верил…
И вот, после очередного выкидыша, я расклеился окончательно. Мне было жаль — и Марину, и себя, в конце концов. И я совершенно был растерян. Я стал бояться возвращаться домой. Я начал выпивать втихаря… Так мне было спокойнее. А она не уставала твердить:
— Если я не рожу, зачем тогда жить?! — и почему-то всегда улыбалась при этом.
На приеме у психотерапевта нам посоветовали повременить с ребенком пару лет, а Маринке пройти оздоровительный комплекс в специализированной клинике. Мне же, отдельно, сказали- постепенно готовить супругу к мысли о том, что детей у нас быть не может. И я уже был готов к этому.
Маринка стала принимала противозачаточные средства и постепенно наша жизнь стала налаживаться. Жизнь перешла в спокойное русло. Мы стали чаще бывать на загородной даче, подолгу проводя там время. И мы почти не говорили о детях…
— Он отрицательный! — как гром среди ясного неба, произнесла однажды Марина.
— Кто?!
— Результат! Тест показал. Я — беременна…
— Марина, да как же так ? Ты что ? И года еще не прошло. Врачи ведь…
— Витя, у нас будет сын! Ваня. Я знаю об этом…
ГЛАВА 3
Не жалея никаких средств, я поместил жену в специальный профилакторий, под непрерывное, зоркое око врачей. Хороших специалистов. И беременность протекала идеально! Я сам уже не сомневался — все будет хорошо! Очередное УЗИ, на 9-м уже месяце, определенно показывало отсутствие пороков и каких-либо патологий у нашего малыша. У нашего мальчика.
Ванька родился в срок, крепким и здоровым пареньком, весом почти в четыре кило! Я ни на секунду не отходил от Маринки и был рядом, созерцая процесс самого неимоверного чуда, какое может быть на этой планете — рождение новой жизни! Я был просто счастлив! Я почти не видел улыбающуюся Маринку и орущего на весь этаж сына! Слезы застилали мои глаза.
Маринку с малышом продержали около двух недель — случай все- таки необычный. Но все было в норме. За это время я обустроил в квартире детскую комнату. Я носился как умалишенный, покупая всякие принадлежности для грудничка.
Однако, счастье было недолгим. Сначала у Маринки пропало молоко, но мы не придали этому большого значения — бывает! Но не тут-то было. Марина день ото дня стала терять в весе. Очень стремительно терять. Когда Ваньке, кстати прекрасно развивающемуся, исполнилось четыре месяца и он уже начал присаживаться, держась за руки, Маринка весила около 45 кг! И я не на шутку испугался. Как оказалось, не зря…
Марина медленно но верно умирала в онкологическом центре. Что у нее было, никто определенно так и не сказал. Ясно было одно — рак поедал ее изнутри! К лету, когда Маринка пробыла в клинике уже много месяцев, врачи сказали мне откровенно — шансов на спасение нет!
— Забери меня отсюда… на дачу, — сухими губами произнесла Маринка. И я так и сделал. За Ванькой по очереди присматривали наши родители, а я, на даче, проводил последние дни со своей супругой. На тот момент эмоций у меня уже не было…
В тот день небо было необычайно темное, какого-то свинцового оттенка. Дождь обрушился в обед тяжелым прямым потоком, разбивая дороги в грязь. Он так сильно бил по крыше, что я никак не мог разобрать слов Маринки, сидя в соломенном кресле. Она с трудом поднялась на локтях — и указывала пальцем куда-то наверх, на потолок. Я стремительно подошел к ее постели, и, низко склонив голову, подставил ухо к самым губам.
— Потолок потек… Витя, потолок… — как могла кричала она.
— Сейчас!- крикнул я, выбегая наружу.
Когда я ворвался в комнату, подставляя старый эмалированный таз под потоки воды, Маринка была уже мертва. Ее огромные серые глаза по-прежнему смотрели на мрачное пятно, расплывающееся на потолке…
ГЛАВА 4
Сегодня был день ее кончины. Я привез Ваньку еще позавчера. Ему здесь явно нравилось. Когда не было дождя, он бегал по траве, растущей повсюду вокруг дома — и задорно смеялся. Мальчик очень стремительно развивался и ни разу не болел за два с лишним года своей жизни. Он все уже понимал и знал много слов, но… Но при этом, за всю свою недолгую жизнь не произнес ни слова. Он просто смотрел в глаза — и молчал. Осознанно так смотрел…
Выпитый самогон и шум дождя сделали свое дело. Я сначала задремал, а затем и вовсе провалился в глубокий сон. Из сна меня вырвал пронзительный плач сына. Я вскочил как ошпаренный, сбив рукой со стола портрет Маринки. Этот снимок я сделал вскоре после рождения Ваньки. Маринка улыбалась, склонив голову набок. Ее глаза светились счастьем! Позже я поставил этот снимок в рамку и привез сюда, на дачу.
Ванька горланил. Вода с переполненного таза обильным ручьем подтекла под него, сильно напугав.
— Ох ты, Боже мой! — Я оттащил Ваньку в сторону, схватил таз и начал выносить его, стараясь не расплескать. Дождь все барабанил по крыше, но уже значительно спокойней.
Когда я , с пустым тазом, зашел в дом, то увидел что Ванька сидел на полу, прямо под черным пятном. Он сидел ко мне спиной, поэтому я не сразу заметил в его руках портрет Маринки. Ванька неожиданно повернул голову в мою сторону и произнес очень серьезно:
— Мама пацит… — от застекленного портрета отбивались капли, брызгая в лицо ребенка. Он моргал от этого.
— Что?! — перепугано прокричал я, с грохотом роняя таз на пол. — Что ты сказал, сын?
Ванька, лишь удивленно взглянув на меня, вторил:
— Мама пацит!… Она пацит, папа!
Я схватил его, подняв на руки и прижал к себе так, что малыш снова заплакал в голос. И я тоже плакал, крича сквозь комок, вставший посреди горла:
— Ванечка, сыночек… — малыш не выпускал из рук портрет матери. — Мама больше никогда не будет плакать! Никогда, я обещаю! Завтра же мы с тобой починим крышу! Завтра починим!
Дождь уже почти прекратился…