Чего только не случается в новогодние ночи… Вернее, кто только не случается.
Некто Прыткий был близок к мысли, что с ним случится, ничего уже не может. И эта гнилая мысль подтачивала его ещё довольно крепкий организм. Месяц за месяцем сливались в черную дыру унитаза. Годы шли туда же. Бог его знает, календари и жены менялись с подозрительной быстротой. Тормозить надо, блин. Но как?
Лучший способ затормозить время: задумать нечто охренительно-грандиозное и готовиться осуществить. Строить перспективу.
Сначала должна накатить мысль. Втемяшиться. То есть задолбить в темя, чтоб не искоренить её оттуда. Легче поддаться влиянию.
И такая мысль пришла.
И была она проста, как айр торчащий. Собственно вся перспектива в этом. С большим размахом обеих рук захотелось всеохватно согреть организм по всей поверхности, ё-моё. Чтоб этот жар проник до потаённых мест, и тепло сохранилось в воспоминаниях.
Для таких дел требуется соответствующие моменту объёмы, глубины и темперамент. Запал Прыткий на эту мысль по серьёзному. Не по-детски, короче. Стал искать.
Конечно, Прыткий, в генах которого записана необычайная шустрость, не имел ничего против миниатюрно-изящных женщин, соитие с которыми можно записать одним предложением.
Ему же хотелось поэмы! Ещё никем не написанной, а разве что в музыкальном смысле присочинённой господином Скрябиным. Примерно такой. Экстазной! Уж соло на трубе он исполнит самостоятельно. Будьте уверены! На трубе с оригинальным названием. Найти бы теперь, с кем сыграть.
Прыткий отправился в Инет. Нашел там одну весёлую вдову. Три официальных мужа отимела. Все почему-то уходили в мир иной по безобидным причинам, типа: споткнулся, упал и не очнулся. Клинило мужиков в одночасье.
О вдовушке этой ходили легенды. Об её, внушающих уважение и почитание, объёмах. Но поскольку ныне привечают более всего золотого тельца, то и вдова «рубила бабло» на своих природных данных. Идя в ногу со временем, она принимала заявки в сети.
Так, что заполучив адресок и установив электронный контакт, Прыткий напрягся в ожидании реального контакта. И таковой был намечен в новогоднюю ночь.
Надо оговориться, что вдовушка почему-то в сообщениях налегала на свою природную застенчивость и просила сие учесть.
Застенчивая путана – разве не эксклюзив!
Загадочный казус прояснился в первые минуты посещения. По звонку Прыткий зашел в элитную двадцатичетырёхэтажку, благополучно миновал улыбчивого охранника и поднялся на тринадцатый этаж. Не успел он подойти к двери, как щёлкнул замок. Он толкнул дверь и очутился в просторном холле: приглушенный свет, аквариум в полстены и фонтан журчит.
Из-за плотной шторы раздалось приятное женское контральто:
— Заходите в ванную комнату, там всё приготовлено. Вознаграждение оставьте в сундучке на журнальном столике.
Прыткий разделся, положил оставшуюся часть оговоренной суммы в сундучок (первую половину он перевёл по Яндексу) и зашел в ванную. Гранатовый мрамор и бронзовая сантехника. Он принял душ, надел темно-синий халат, такого же цвета тапки и проследовал в холл.
— Прошу вас, — раздался тот же низкий бархатный голосок.
Когда он раздвинул шторы и зашел в темнеющий альков, свет в холле погас и более не зажегся. В полной темноте Прыткий застыл.
— Не волнуйтесь, вам будет хорошо, — услышал он из угла.
«Надеюсь, — подумал Прыткий, — за такие деньги… ну да черт с ними». Таинственность интригует. На потолке зажглись встроенные неоновые лампочки в виде созвездия Тельца, и он пошел на голос.
В углу, наконец, нашел предмет своих вожделенных мечтаний. «Предмет» был одет, по всей видимости, лишь в легчайшую невесомую накидку. Прыткий нащупал область груди, которую и вознамерился обнять. И он таки обнял одну. Решил обнять и вторую, но объятий не хватило. Прижать вдовушку к себе целиком не удавалось. Только частями.
За этими грудями должно быть тулово, рассудил про меж себя Прыткий. Но чтобы его пощупать, нужно было сделать задний подход. Немного подумав, Прыткий решил, что похрен тулово и сначала он займется грудями. Он нащупал эти необъятные сосуды, потом стащил с них невесомую ткань, нашел сосцы. Они были горячие и слегка влажноватые. Размером с пол-огурца каждый. Он засунул их в рот и стал грызть и причмокивать.
— Как приятно чувствовать мужскую ласку, — сказал тот же голос.
Покусав соски вдоволь, Прыткий вспомнил про голову. Она ведь в любовном деле не помеха, а даже наоборот – раззадорит, если чё.
Прыткий на это надеялся и оральных ласк желал, поэтому двинулся в направлении головы.
На голове главное найти уши. Если за них уцепиться, дальше дело пойдёт по накатанной.
Можно отыскать глаза. Хотя в темноте глаза не нужны. Они в любовном деле, если честно, вообще нахер не нужны. Поэтому их влюбленные закрывают. Обратите внимание, предпочитают действовать вслепую. Возможно, для этого свет и потушен.
Итак, голову Прыткий отыскал, за ушки вцепился и уткнулся в носопыру.
Если сделать небольшое лирическое отступление, то можно вспомнить, что для портрета нос имеет определяющее значение, а для любви — практическое применение. Иной раз.
Прыткий где-то читал о похождении братьев-лилипутов: они для удовлетворения женской прихоти работали кулаками, ногами и головой на нижнем этаже страсти. А на верхнем этаже они своими мелкими членчиками имели ноздри. Да так ловко и одновременно приноравливались, что когда они кончали, женщина обычно чихала и братья разлетались по сторонам.
Прыткий под носопыркой нашел два вареника, которые женщины любят ярко накрашивать. Они были скользкие и мягкие.
Вдовушка не грузила Прыткого разговорами и это было хорошо. Поболтать всегда успеется.
Тут меж двух вареников выскользнул горячий язык, несравнимый ни с чем, и стал облизывать Прыткого с головы до ног. Возможно, он искал предмет повышенного женского внимания. Ещё Прыткий почувствовал на себе пальпирующие прикосновения подушечек пальцев: сверху вниз, снизу вверх. Он поймал их, и они походили на пять ливерных колбасок связанных вместе. Пальчики отыскали то, что искали, сбросив халат на пол. А искали они, естественно, мужской инструмент. Найдя, они крепко вцепились в бока, приподняли и понесли мужчину целиком. Они вознесли Прыткого к голове вдовушки, и он своим прибором почуял сладость губастых вареников и упругую изворотливость её языка. Вдова отсасывала с упрямым постоянством водяного насоса. Он терпел, сколько мог. И вдруг осознал: ещё немного и вдова через айр высосет всю его жизнь без остатка. Вот оно что! Прыткий, в эту секунду понял истинную причину ухода всех мужей вдовы в иной мир и возопил.
— Что ты стонешь, малыш? – спросил рот вдовы, оставив на мгновение своё занятие.
— Не так интенсивно, пожалуйста…
— Называй меня Лю-лю.
— Отпусти меня, Лю-лю… Я сам хочу попробовать.
— Сам так сам, порезвись, дружок, — и она посадила его на плечо.
Это был гладкий прохладный холм. Постепенно Прыткий во тьме освоился и даже начал кое-что различать. Он сполз по хребту в долину попы. О, что это была за жопа! Три Ж — Жопа Жоповна Жопища!
У Прыткого возникло непреодолимое желание побегать по ней, попрыгать. Он сказал об этом Лю-лю.
— Потом побегаешь, — в её голосе чувствовалось томление, — а сейчас иди ко мне.
По всей видимости, она приглашала пройти в закрома, вход в которые располагался по ту сторону задницы.
Прыткий нашел овраг, разделяющий обе половины колоссальной попы, и проследовал по нему. Вдруг «земля» стала уходить из-под ног. Это вдовушка решила перевернуться на спину.
Она потихоньку разводит ляжки свои роскошные. И Прыткий встречает на своём пути кратер. Он опрометчиво припадает к нему, как вдруг из его недр пыхнул некий газ с характерным хлопком. Прыткого обдало вонью, и он чуть не отрубился.
— Это я пошутила, малыш. Чёта пукнуть захотелось. Ты не расстроился?
— Предупреждать надо, — как можно строже сказал Прыткий, а про себя подумал, что хрен расстроишь его стоячок, задолбит закрома обязательно.
— Милый, я вся в предвкушении…
Исследователь женских недр продолжил поиск сути ея и вплотную подобрался к райским кущам. Это были настоящие заросли, можно было подумать, что сюда не ступала нога человека.
Продираясь сквозь кустарник, он нащупал грот, вход в который задёрнут двумя занавесями.
Прыткий смело раздвинул занавес и просунул головку. Оказался в совершенно пустом помещении, типа предбанника с дверкой. Он походил по нему туда-сюда-обратно, постучал в дверки. И раз, и второй, и третий. Они распахнулись, и его головку обдало банным жаром.
Заходит он значит в парилку, а там два амбала с дубовыми вениками наизготовку.
— Вы чё это тут делаете, а? – само собой образовался вопрос.
— Местные мы, — получает ответ, — ложись-ка!
Прилёг на полку, амбалы веничками принялись дубасить.
Как жив остался, Прыткий не помнит.
Однако вышел, цел и с боевым запалом.
— Чё у тебя там, Лю-лю? – спрашивает.
— Всё как обычно. А что не понравилось?
— Да ништяк! – бодрится Прыткий.
— Тогда затрахай Лю-лю, мальчишка! – попросила откровенно.
Прыткий освоился окончательно, обстановку прощупал, разбежался и пяткой засадил ей чуть повыше занавесок. Потом ещё ступней пошлёпал, как Ван Дам.
— Ой, малыш, как ты хорошо мне сделал! – чирикнула.
Прыткий опять разбежался и засадил, и ещё, и ещё…
Ох-ох-ох-хорошо-о-о-о-о-о! Ещё-ё-ё-ё-ё-ё!
В том месте, куда он стучал пяткой, стала наливаться шишка. С каждым ударом она росла и твердела. На двадцать первом ударе Прыткий почувствовал волнение всей могучей массы тела вдовы, из её уст вырвался на свободу крик радости, а из грота… низвергся водопад тысячеструйный. Он едва успел отскочить, а то бы смыло нахрен.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! – завопила вдова.
— Улю-улю-улю-улю-улю! – издал боевой клич Прыткий. Он стал шнырять по лобковым зарослям, карабкаться по животу и нырять в пупок. Потом он набрался наглости и подбежав ко грудям, стал колошматити-тити-тити.
— Всё, всё угомонись, мальчишка, — обвила она его руками-окорочками. Притянула к себе и всосала поцелуем. Так засос на всю голову и оставила.
Как оделся, как ушел… Не помнит Прыткий.
Зато в целом поэма экстаза с необъятной вдовой крепко засела в памяти.
Правда, впотьмах мало ли, что может померещиться.