— Это ты? – проговорил он, удивлённо вглядываясь в меня — такой?
Его реакция на мой образ была настолько очевидной, что я, как бы оправдываясь, только развёл руками.
— Сколько тебе? – спросил он.
Я ответил.
— Ужас, — сказал он. – Я даже не представляю, как можно жить в 40, а тебе…
— Мне самому жутко, — ответил я, — когда говорю о том, сколько мне.
— Как ты живёшь?
— Ничего, — ответил я.
— Бедно?
— Нет, что ты?! – поспешно возразил я, правда, сразу же добавил, что и не очень богато.
— А работаешь кем?
— Инженером.
— Как?! – воскликнул он. — Так и проработал всю жизнь инженером?
— Нет, я ещё учителем был, экскурсоводом. А ещё бизнесом занимался. Правда, недолго и неуспешно.
Я заторопился: столько хотелось рассказать ему. Про то, что всё не так плохо получилось в нашей жизни. Про учительство. Про жену, с которой столько лет прожили и до сих пор не опротивели друг другу. «Даже шутки друг друга понимаем, и, бывает, ржём на пару. А ещё она терпит мои слабости. И сын у нас есть».
— Какой он?
— Да такой же, как ты: яблоко от яблони….
Он усмехнулся, и наконец-то задал вопрос, которого я ждал.
— Ты пишешь?
— Да, — сразу заговорил я, — пишу. Я написал почти обо всём, что ты пережил и задумал. А некоторые твои рассказы только чуть-чуть переделал. И знаешь, их неплохо читают, и даже пишут мне отзывы.
— У тебя вышли книжки?
— Да, вышла одна, — я не хотел разочаровать его и не сказал, что не очень доволен ею. Зато добавил, что в журнале два рассказа напечатали, а один попал в общий сборник.
— А почему только одна книжка? – спросил он.
Я стал объяснять ему про Интернет и «Прозу.ру», про читателей и очаровательных читательниц, которые сами замечательно пишут, и с которыми мы обмениваемся отзывами.
Мне стало неловко перед ним, получалось, что я имею то, о чём он мог только мечтать, ведь у него было всего несколько человек, которым он решался давать написанное. Предстоят встречи с редакторами, которые не будут сразу отказывать, а будут морочить голову, врать, что прочитали, юлить и переносить встречи. Говорить о том, что написано неплохо, но тема не та, что герой не соответствует духу времени, советовать написать о комсомольской стройке или битве за урожай. А ещё он получал и ещё не раз получит из редакций:
«Вынуждены Вас огорчить…», «…не подходит по тематике…», «Задумано интересно, но решено напрашивающимися методами…».
После которых рукописи будут рваться на мелкие кусочки, и в очередной раз будет даваться твёрдое слово: больше не написать ни строчки…. А потом он будет нарушать обещания и опять писать. Не как я сейчас, лениво и по чайной ложке, ожидая месяцами великого вдохновения, а ещё лучше готовых строчек, которые залетят вдруг в мою голову, а взахлёб, ночами напролёт и в выходные, забывая о еде и даже о подружках. И огорчаться, что один товарищ, прочитав, пожал плечами и обронил: «Ничего», а другой и вовсе промолчал. И лишь изредка радоваться, что сотрудницы смеялись над юмореской, что Лена, прочитав его рассказ, позвонила ему в три ночи и говорила, говорила…. И опять будут редакции и отказы, и другие единичные читатели, и… мусорное ведро, полное бумажных обрывков…
И что у тебя много читателей? – спросил он.
— Немало.
— Хорошо, — проговорил он и тут же. — Скажи, а ты написал что-нибудь такое, настоящее?
— Не думаю, — я покачал головой. – Нет, точно, не написал.
— Всё-таки природа после мамы отдыхала, — улыбнулся он.
— Думаю: да, — сказал я и спросил. — Ты куда сейчас?
— К маме. Я на два дня из Москвы приехал. Чтобы с Алисой побыть.
Он спросил, помню ли я её. Я кивнул.
— Представляешь, приезжаем с ней, открываю холодильник, а там жареные цыплята и бутылка «Ахашени». Мама специально к моему приезду приготовила и завезла, хоть и обижалась, зная, что я в этот приезд даже не зайду к ней…. Вот решил, что нельзя не зайти: хоть спасибо скажу и часик поболтаем. Алиса, правда, изволила обидеться, почти поругались….
Я очень хорошо помнил тот день, как и почти всё, связанное с мамой. И как иногда утром, проснувшись, видел стопочку отпечатанных ею листков моих написанных ночью творений. И когда успевала при её вечной занятости? И как умудрялась разбирать мои каракули?
Я проснулся и думал о своём сне. Не очень удивился ему: я часто думал о себе тогдашнем. По-моему, я не сумел убедить его, что у нас с ним более-менее сложилось. Я многое хотел сказать ему, предостеречь, хоть от чего-то, но не сумел. Нет, самое важное сказал. Наверное, не так, как надо было, но сказал. На прощанье. «Береги маму».
А вдруг… вдруг он уговорит маму хоть раз подумать не о своих больных, а о себе и своём здоровье, и обследоваться. И её болезнь вовремя обнаружат, и она не умрёт через два года.…