«Ты меня не понял, я имел в виду совершенно иное…». Юра Боткин вот уже сорок минут пытался представить мне для созерцания некий объект. Для этого он «вел меня в исходную точку зрения», столь необходимую в этом случае позицию. Мне бы помолчать, может быть тогда все и «осуществилось бы», но я не мог не реагировать на, явно провокационные тезисы своего товарища, которыми он, просто ниспровергал прежде выстроенные кем-то, кажущиеся «для кого-то» логичными, аксиомы. Я думал, не задумываясь подолгу над его словами, что «это все» из-за его фамилии. Это она, думал я, не дает ему покоя и требует «каких-то» открытий. Мы шли по жертвенному весеннему снегу, мстящему радостным людям проступающей на «ранней» легкой обуви, «небесной» солью. Боткин, Боткин, повторял я Юркину фамилию и разглядывал перепуганные предстоящим падением огромные бурульки (так у нас на Украине называют русские сосульки). Боты…, Боткин…, бот…, Сапогов, Сапожников, сапожок…. Сапожок, сапожок…, Калигула…, о! Я опустил свой взгляд с сосулек на Юрку, который ораторствовал, увлекаясь своими убеждениями. Калигула?! Я улыбнулся уже готовой «новости» и по совместительству шутке. Ты чего? Юрка прервал свои откровения и готов был в обиде свернуть карты-схемы попадания в чудесный мир прозрений. А когда вместо буквы «Р» в его имени привиделась, с моей точки зрения, «подходящая» «Л», я бессовестно рассмеялся. «Юлий Боткин!», это торкнет ребят. Это, по крайней мере, бестактно, буркнул Юрка, находясь все еще в плотных слоях. Простите мне, пожалуйста, мое поведение, отреагировал я поклоном на раздражение моего ученого товарища. На самом деле я давно уже знал наизусть все его маршруты доказательной базы. И, говоря серьезно, его слова не казались такими уж невидимыми. Едва стоило обратить на них чуть больше внимания, чем, например, на сосульки, и в горизонте воображения уже мерцала своей возможностью диковинная мечта. Единственно чего не хватало Юрию Боткину, так это связи, связи с предыдущими путешественниками. Но для него эта связь, видимо, была буквальной, то есть той, которая не соединяла, а связывала его, тянущиеся к свободе мысли. И сейчас я понял это. Что натворил потомок Клавдиев? А ты молодец, вернулся и я в снег и под бурульки, молодец ты Юрий, Юрий…. Я еще ничего не сделал…, сказал Юрка, скромно опуская свою буйную, крылатую голову. Подтверждая, таким образом, наличие «нужной связи». Ты уже много сделал, решил я подбодрить его, ты осмелился…. Я понял, что пересладил компот, этим «осмелился». Но к моему приятному удивлению Юрий Боткин, был весьма устойчив к «липким напиткам». Не гони, отрезал он по-свойски, на мои «пилюли». Ну, я хотел сказать, что…. Юрка хмыкнул и сдвинул недовольно брови. Подожди меня здесь, сказал он, останавливая меня около студенческой поликлиники, я сбегаю кровь сдам…, на анализ. Кровь? Я удивился, словно первый раз слышал о таких анализах. Кровь с пальца на анализ, для справки на практику, пропел чуть не по слогам он. А…, хорошо, конечно, я тут буду в парке…. Юрка убежал, а я нашел свободное место, на вновь популярных парковых скамьях. Студенты птицами сидели на них, придавая им своим теплом ускорение…, для весеннего, таящего пейзажа. Не естественно смотрящиеся во всей этой праздничной обстановке синие пальцы их, крепко сжимали бутылки с пивом и дымящиеся стручки сигарет. Девчонки, мерзнущие больше других, пританцовывали, но не сдавались на волю холодных и обманувших их «выше нуля». Это был какой-то явно поспешно-победный танец теплых отношений, присущий самому началу весенней сессии. Далее пойдут обиды на теплые майские объятия, так безжалостно резонирующие с переэкзаменовками. Я, как опытный кролик, довольно улыбался, разглядывая желторотую суету первокурсников, выдающих себя за маститых студяг модными, едва успевшими прижиться словечками типа «семестр» и «коллоквиум».
«Огоньку не найдется?», подскочил ко мне «зеленый» какой-то «прутик», обмотанный полосатым шарфом. Паренек деланно трясся от холода и улыбался мне по-братски. Но я не оправдал его ожиданий общности. Не курю…, ответил я с гордостью. Да, юный коллега, я не курю, я уже бросил…, рассматривал я удивленные знаки «посла» руками, нет у меня огонька…. Покурив два с лишним года за компанию, за пивом, за депрессией, за крутость нрава и немного за женщин, я решил, что могу обойтись без модной коробочки в винтажных студенческих джинсах. Придумав для себя, выкрутившись из табачных объятий, новую крутую моду, редкую тогда — «не курить», то есть быть не как все. Пользу, которую принесла мне эта моя мода, я просто не смог тогда переоценить. Я избавился от целого блока… забот и связанного с ним обязательного поведения. Это была ступень. «Я бросил!», звучало так приятно, как любимая песня, с которой связаны некие значительно любимые воспоминания. Я вновь пропел ее себе и еще раз убедился в правильности своего поступка. «А Юрий Боткин и вовсе не начинал курить»…. Иной раз не очень приятно вспоминать о таких достоинствах своих близких приятелей. Я увидел Юрку, несущего, зачем-то, «мне на показ», ватку на пальце.
Ну, как свертываемость?, встретил я «ватку на безымянном пальце». Юрий Боткин был бледен. Он молча опустился на лавочку и уставился в невидимую для непосвященных точку. Меня взволновало такое его настроение и я осторожно взял его за ладонь с ваткой. Юр, все в порядке? Что случилось? Он молчал и продолжал смотреть в свою точку. Все, остававшиеся до нашего расставания, пятнадцать минут, он был задумчив и не проронил (казалось) слова. Впрочем такое с ним случалось уже. И хотя не часто, но (будто бы) регулярно. Поэтому я не предал этому повышенного внимания и вскоре забыл об этом случае. На следующий день о нем не помнил и сам Юрка, что послужило причиной тому (случаю) благополучно скользнуть сквозь пальцы…. Через неделю, когда я получил направление на практику, стоя у кабинета, в очереди на анализ, он снова возник в моей голове, словно, не растолкованный королем сон. Я протиснулся в двери, уподобляясь своему выдоху. Сердце отбивалось от прилива крови, демонстрируя свою трудоспособность. В кабинете был стойкий запах спирта и, скрывающийся в нем инстинктивным напряжением, животный психоз. Белая обстановка лаборатории, явно маскирующаяся под спокойную и добрую, еще больше нервировала меня. Не первый раз у меня брали кровь из пальца, даже не десятый, но сегодня «Юркино настроение» вывело меня из равновесия и увлекло в «партер». На столе стояли пробирки с «чьей-то» черной душой. Похоже, что точка зрения Боткина сама подлезла под мои холодные ноги….
Что сидишь, фамилия? Медсестра в схеме рутины, была недовольна потерянными секундами. Направление давай. Я положил на стол татуированный бланк. «Тебе что, плохо?», отчего то начала она. «С чего вы взяли?», хмыкнул я сквозь искривленную надменной смелостью улыбку. Да так…, улыбнулась и она, продолжая атаковать. «Что, первый раз, что ли?», я почувствовал «горькие насмешки и оправдания трусости» и понял, насколько по-детски я веду себя. «Сестра милосердия» ничего не ответила. В наигранной суете, она лишь поправила свою соблазнительную шапочку, «нуждающуюся в постоянном внимании». Она взяла мою ладонь, как гадалка и стала выбирать жертвенный палец, поглаживая профессиональными движениями фаланги. В этот момент со мной произошло что-то наподобие припадка. Мне захотелось вырвать у нею свою руку и уйти прочь. Я подивился предложению и кашлянул. Она подняла на меня свои глаза, умащенные синими тенями. Я видел себя в «какой-то таинственно могущественной западне». Память бросила мне «на стол» бледного Боткина и «его ватку». Я снова кашлянул. Что? Медсестра вновь взглянула на меня. Да ничего (успокаивал я сам себя)…, запахи у вас здесь…. «Запахи?», заинтересовалась медсестра. Да, запахи…специфические. «А…», она принялась выбирать перо. Мне захотелось вдруг позвонить Юрке и расспросить его…. Я даже хлопнул себя по карману, где лежал телефон. Сестра быстро отреагировала на отвлекающий ее звук. Я словно должен был объясниться и начал: товарищ мой…тоже студент… сдавал тут у вас… две недели назад…. Медсестра насторожилась. Вышел такой бледный…, я удивлял сам себя. Она нахмурила щипанные красотой брови и обратилась вдруг… в инопланетянина. Я все разом понял. Эти духи, со стойким, навязчивым, сексуальным ароматом, вульгарно мстящим всем «недоразвитым тварям» своим наглядным пособием «правильных уроков». Этот халатик, прячущий, рассказанные Кизи микросхемы и никелевые пластины…. Нельзя было подавать вид. Конечно…. Я попытался отвернуться, делая вид, что меня не интересует процедура. Она властно дернула меня за руку, заставляя смотреть. Но не завладеет же она мною простым проколом пальца…. И тут вдруг зазвонил телефон. Мы дернулись, каждый по своему поводу. Несколько откровенных секунд, мы «вынюхивали» с ней черно-синий страх, вслушиваясь в звуки и соображая происходящее. Наконец она бросила мою руку и повернулась к соседнему столу, прислушиваясь. Затем, убедившись вполне в правильном направлении, «оно» пошла на звук какофонии рингтона. Я получил реальную возможность спасти свою жизнь.
