И. Рассказов
Сказка про трёх Иванов.
Было у отца три сына: старший, средний и младший, и все звались Иванами. Жена, народив ему их, куда-то запропастилась: пошла в праздничный день на ярмарку, да и не вернулась. Наверное, подалась за границу. Там житьё не то, что на родной стороне: туалеты тёплые и вода по трубам течёт.
Вот так и жили они себе мирно вчетвером — никого не трогали. Отец, как ни старался в дом привести хозяйку, ничего у него из этой затеи не получалось. Как будто, кто порчу навёл. Порча порчей, а тут стали ему исправно каждый год подбрасывать младенцев на крыльцо. Если бы за ум не взялся с самого начала, сейчас бы в избе голов около двадцати было, а может и поболее.
Сумел-таки сообразить старый, что с таким приплодом пойдёт по миру с протянутой рукой и придумал их сплавлять по реке в челноках. Всех туда спровадил. А всё почему? Потому, что своих сынов надо было поднимать. Свои не чужие – они плоть от плоти и даже если жизнь гнёт к земле, соплями изойди, а стой до последнего. Вот он и стоял и выстоял – вырастил-таки всех троих на зависть всем. Только-только у тех появился интерес к соседским девкам, а руки стали за блуд хвататься — тут уже и время подошло со службой определяться.
Младший-то Иван с детства глуповат был: всё саблями бредил, да из каждой хворостинки норовил коня изобразить. Вот он вперёд старших братьев своих и рванул на службу к Царю.
Прибежал, запыхался, место свободное занял в строю, стоит глазами ест правителя. Царь посмотрел на него и говорит: — Больше никого на службу брать не буду. Полный комплект. Старшие Иваны обрадовались и повернули свои оглобли домой. Отец их выслушал, вздохнул и сказал про младшенького, мол, судьба видно у него такая. А Иван и раньше-то отличался от старших братьев шустростью. А тут на месте не сидит и всё бегом и бегом.
Если честно, это хорошо, что он на службу попал, поскольку в Уставе как про всё это написано? А прописано так: «Служба из тебя человека сделает». Так оно и вышло – дослужился Иван до первой лычки и дали ему отпуск. Обрадовался сердешный — дома, поди, целый год не был, соскучился по своим. Саблю сдал на хранение в арсенал, на копейки подарков накупил и отправился пёхом в родные края. Идёт песни орёт во всё горло. Ума-то поприбавилось. Раньше всё больше «лалакал» — слов не мог запомнить. Теперь же то про берёзку, то про клён с дубом выводит. Богатый репертуар.
Шёл дня два. За всё время ни одной души на своём пути не встретил. «Что за чертовщина? – рассуждал Иван. – Куда народ подевался?» Уже на подходе к своей деревне попался ему навстречу седой старик. Идёт палочкой перед собой в землю тычет.
Иван поприветствовал его: — Здорово отец! — Здравствуй добрый человек! — А что это людей не видно: второй день иду и не души. Не мор ли приключился? — Да нет, — старик ухмыльнулся в бороду. – Это все телевизоры смотрят. — А что это за штуковина такая? — Так из-за границы понавезли, вот все и затарились и теперь днём и ночью глазеют телесериалы. — А ты что ж от общества отбиваешься? — Я своё отсмотрел, — вздохнул печально старик. — Ослеп. Пожалел его Иван и дал старику пустую гильзу от патрона и говорит: — На отец, пользуйся.. — А что это? — Свисток. Ты подуй. Старик подул. — Ну, как? — спрашивает его Иван. — Звучит. Чем же мне тебя отблагодарить за эту игрушку? А давай я тебе дорогу покажу? — Так знаю я дорогу. — Дорогу может ты и знаешь… А вот какую? — Так одна она у меня: домой иду. — Э-э, человек, видно служба у Царя тебя не до конца просветила. — А откуда ты знаешь, что я со службы топаю? — Вижу. — Запутал ты меня окончательно….. Ты же слепой? — Слепой, а вижу. Учись солдат, пока мы незрячие по земле ходим. Мы всё чувствуем и ещё знай, что у человека всегда есть несколько дорог. — Это как? — Очень просто: дорог несколько, а выбрать надо одну. Вот ты сейчас домой торопишься. Так? — Тороплюсь, — подтвердил Иван. — Дело хорошее. А зачем? — Соскучился. Вот повидаю всех, с девками набалуюсь и опять на службу. — Эх, Иван, Иван, тебе бы другой дорогой идти, — сокрушённо покачал головой старик. — Ничего, отец, я как-нибудь уж сам разберусь, что и куда… — Ну, смотри… Разошлись они: Иван затопал в родную деревню, а старик дальше побрёл, палкой тыкая перед собой землю. Не успел Иван околицу пройти, а новость о нём уже все дворы облетела, да и как тут не облететь, когда в деревне дворов-то с десяток осталось. В последнее время потянулась молодёжь к светлой жизни, да поближе к царёвым покоям на каменных фундаментах. Идёт Иван по одной единственной улице, а девки на заборах висят, как спелые груши, глазищами стреляют в него. «Страсть, – подумал Иван, озираясь. — Чего это они?» Чего, чего? Природу не обманешь. Она ведь стервоза ещё та: как прижмёт, хоть слезами умывайся, хоть матом ругайся. Вот девкам от такой жизни выть и хочется, да не только этого хочется, а и всего остального и лезут, поэтому они на заборы, чтобы продемонстрировать свою готовность и сноровку во всей красе. Пока Иван дошёл до отцовой избы, весь взмок, разглядывая грудастых соседок. Конечно, если бы трансляцию сериалов не прервали на тот момент из-за неполадок на линии, этого ничего Иван не увидел бы, а так натерпелся служивый, но в грязь лицом не ударил: никуда по дороге не свернул налево. Ну, так вот, вошёл Иван в родную избу, и чуть было не поперхнулся: братьев своих не узнал. Сидят эдакие два борова и хрюкают. Да и как им не хрюкать, если весь этот год пайку младшенького делили промеж себя? Вот и раздобрели. Отец-то увидел Ивана, обрадовался, слезу пустил, стал сморкаться. Когда в себя пришёл быстренько на стол накрыл, как заправская хозяйка. Братья же сидят не мычат, не телятся и только слышно: «Хрю–хрю, хря-хря». Иван спрашивает отца: — Чего это с ними? — Так это у них от усердий к изучению иностранных языков. — На кой? — Вбили себе в головы, мол, подавай им жён из-за границы. Насмотрелись всякой ерунды по телевизору. Его-то я разбил, а толку-то? Вот сидят теперь и хрюкают. — А своих девок куда девать? Отец махнул рукой и произнёс: — Дело знаемо: в любовницы. Сели, выпили полведра, закусили репкой с луком. Иван им про службу свою в двух словах рассказал и потащил братьев на улицу – прошвырнуться под звёздным небом. Отец сынам выдал по палице, мол, пригодится. Иван младший-то решил уточнить: — Для чего? — Для обороны. — От кого? — От оборотней, — пояснил отец. — А они-то, откуда в наших краях взялись? — Так из-за границы пожаловали. Только навезли этих самых телевизоров – они тут, как тут. Теперь без палицы на улицу вечером или ночью лучше и не соваться. Ужас, что вытворяют обормоты. Одно слово – аномалия. Да и как без них, если живём в цивилизации?
Ушли. Отец сынов в спины перекрестил на всякий случай. Идут браться, палицами помахивают. Иван хочет со старшими братьями заговорить, а они знай своё: «Хрю-хрю, хря-хря». Надоело Ивану их свинячье обхождение он и поотстал от них. Как поотстал, сразу же оборотни и нарисовались: грудастые, глазастые и руки тянут к нему, мол, иди к нам приласкаем. Иван и подался на их уговоры, да и с трусостью он дружбы-то никогда не водил. А всё почему? Ответ простой: с глупостью был «на короткой ноге». Вот поэтому взял и шагнул им навстречу. Как шагнул, так сознание его и покинуло. Очнулся под утро. Лежит в стоге сена без одежды. Огляделся – всё тело в укусах и царапинах, губы висят как две половые тряпки. Потрогал он их руками, себя ощупал и думает про себя: «А что это со мной такое было?» После этого Иван на печи целый день отсыпался. Братья над ним посмеиваются: «Хрю-хрю, хря-хря…» Отец только укоризненно головой покачал и сказал: — Не уберёгся. Ну, теперь ломка начнётся. Иван тут же глаза открыл и спросонья с вопросом к нему: — Какая такая ломка? — Тяга такая к ощущениям, — пояснил ему отец. — Так я ничего не помню. — Вот это и страшно. Если б помнил, остановился бы. А так… Только солнце зацепилось за кроны деревьев, Иван и засобирался пройтись по деревне. Отец горестно вздохнул и спросил его: — Может не надо? — А чего? — Да я так, как бы хуже не было. — Ничего, нам служивым – это только на пользу. Братья отказались составить младшенькому компанию. «Боязливые они какие-то, домашние…» — подумал про них Иван. — Ну, нет, так нет… пойду один. В эту ночь всё повторилось, как в предыдущую. Наутро пришёл Иван домой на трясущихся ногах. С порога так и упал на скамью, обхватил её руками и захрапел. Отец постоял над ним, покачал головой и говорит: — Нет, так дальше нельзя. Надо его чем-нибудь отвлечь, а то помрёт от этих забав. На третью ночь Иван только собрался за порог, а дверь на запоре. Он давай в неё кулаками садить, а отец и говорит: — Иван, ты хорошо подумал? — Подумал. — Не уж то так сильно тянет? — Так сильно, что петь хочется. — Так спой, зачем же в себе всё это держать? Иван и заорал, да так громко, что братья перепугались и хрюкать перестали. Напелся Иван, поостыл, и ему расхотелось идти гулять по деревне, а отец и говорит: — Старый я стал… Вот думаю, вас всех троих женить, пока мои глаза свет различают. Тут братьев прорвало, и заговорили они наперебой на родном языке. Старший кричит: — Мне испанку подавай! Средний своё гнёт: — Немку, немку мне и чтоб родить могла двойню! Отец стукнул ладонью по столу со словами: — Значит так жеребцы, слушайте меня. Средств у меня хватит только на местных, а поэтому своих немок и испанок засуньте себе в одно место. Мало того, что сидите на моей шее, так ещё вам подай заморских девок. А губа не треснет? Слушайте мой наказ: сейчас отбой, а завтра с утра пойдём в чисто поле стрелы пускать… Младший Иван-то на службе у царя иногда в библиотеке посиживал, да почитывал всякие мудрые книжки, а поэтому быстренько сообразил, куда отец клонит — сюжетец ему показался знакомым. Братья ещё покричали, но против отцова слова решили не идти: успокоились и уснули. На следующее утро, только-только солнце показало свой чубчик, отец растолкал сынов. Старшие захныкали, как малые дети, мол, не дал досмотреть сны, а младший Иван вскочил, облачился и стоит, ногами землю роет будто и не человек он, а конь в яблоках. Пристыдил отец старших Иванов: — Эй вы, бараньи головы, берите пример с Ваньки. А ну подъём женихово племя! С трудом встали, рассолу напились и за отцом потопали в чистое поле. А там – красотище: птицы поют, бабочки летают, — одним словом, помирать не хочется. Старшие братья преобразились, плечи расправили, ходят павлинами. Отец посмотрел на них и думает про себя: «Странные они у меня какие-то. А всё почему? Наверное, из-за порчи…» Ну, горевать-то некогда — раздал он всем троим луки со стрелами и говорит: — С Богом. Старшие давать мыкаться, как слепые: то в одну сторону встанут, то в другую, а Иван натянул тетиву и пустил свою стрелу навстречу солнцу. Та мелькнула в его лучах и понеслась в сторону леса. Отец, видит, что младший опять старших опередил, прикрикнул на Иванов, мол, чего телитесь. Покряхтели братья и с горем пополам свои луки к небу подняли. Полетели их стрелы в разные стороны: одна на запад – другая на восток. Братья стоят, любуются их полётом, а отец командует: — Шагом марш! Чего рты раззявили, бестолочи? Вы что думаете, девки сами вам их обратно принесут? И пошли братья. Младший-то Иван идёт, посмеивается, поскольку знает продолжение этой истории, а старшие братья чертыхаются, на чём свет стоит отца поносят словами скверными, мол, сломал он им жизнь. За это самое, ну вот такое обхождение со своим родителем, судьба к ним задом и повернулась. Стрела старшего в бакалейную лавку залетела, прямо к ногам дородной бабе упала. Всё бы и ничего, да вот оказия какая: замужем она была на тот момент. Конечно, недолго – всего-то какой-то месяц. А как про таких в народе говорят? Правильно: «Распечатанная». Стрела среднего Ивана и того хуже – угодила в трансвестита. Можно было бы, и сделать вид, мол, и не такое на белом свете случатся, да как людям в глаза глядеть после этого? На чужой роток – не набросишь платок. А у младшего, ну вы и сами догадались, угодила стрела в болото. Одним словом, сказки не врут: как в них было прописано – так оно и вышло. Пришли братья к отцу и всю ему правду как на духу выложили. Старый в истерику и давай похабно ругаться, да так, что у сынов во рту пересохло. Стоят, будто окаменели и только глазами ворочают. Наорался, наплакался отец и говорит: — Ну, с трансвеститом – это ладно: и с мужиком можно жить. А вот что с тобой делать? – он посмотрел на старшего сына. – Придётся мужинька-то того. — Я не смогу, — замотал головой старший Иван. – Не обучен, — и тут же глазами на младшего косит. – Пусть он. Служил, саблей махал, от супостатов царство оборонял… Ванька стал отнекиваться: — Убивать и оборонять – разные понятия. Нет, и не уговаривайте, да и сабли у меня нет – сдал её перед отпуском в арсенал. Помолчали. Отец и говорит: — Ладно, возьму грех на душу, — и ушёл из дома. Не было его три дня. Вернулся…. Глаза блестят, руки трясутся, бледный-бледный… — Ну? – пытает его старший сын. — Убил, — отвечает отец ему. — Как? — Да и сам не разобрал: слово за слово и понеслось… — Так теперь тебя посадят, — произнёс младший Иван. — Ничего, и там люди живут, — стал приходить в себя отец. – Думаю, что свадьбы успеем сыграть. Так оно и получилось: сели за столы по быстренькому. У старшего Ивана жена в трауре, глаза заплаканные – некрасивая. У среднего – вертлявая, ко всем без разбора пристаёт распутница. У Ваньки, младшенького – молчаливая – одно слово Лягушка и только глаза пучит, будто чего съела не то. Только успели по первой чарке выпить за молодых, а тут за отцом уже тюремщики заявились. Ну, как тут не выпить на дорожку, так сказать на посошок? Выпили, да так знатно, что после этого посошка и гости, и молодожёны, и тюремщики не просыхали больше недели. Когда брага закончилась, расползлись кто – куда. Уж на что тюремщики были выпивохами первой степени, но и те под конец веселья допустили оплошность и арестовали не отца-убийцу, а кого-то из гостей. А всё почему? Да очень просто: тот с пьяна утвердительно кивнул головой на их вопрос: «Ты убил?» У нас же издавна практиковалось сажать на Руси не тех, кого надо. Вот и теперь точно также получилось. Когда братья протрезвели – обрадовались, что отец с ними остался, взяли у соседей в долг ещё браги, и веселье продолжилось, но уже в узком кругу – семейном. Что характерно невестки вели себя как-то странно. Старшего Ивана вся подобралась, поскольку слёзы все высохли, и она пыталась в своей пустой голове всё происшедшее за последнее время связать воедино. Среднего Ивана жена подустала, а поэтому сидела ниже травы, тише воды. Одно слово – налапалась до рези в глазах. Лягушка Ванькина вообще спала сидя за столом, пока брага по чаркам плескалась. Первым протрезвел младший из братьев и давай мацать свою суженную по заднице, а её и нет. Испугался он, глаза пошире открыл, озирается. Тут и старшие братья стали в себя приходить, и тоже спросонья потянулись к своим зазнобам, а в ответ – тишина. Глаза-то разлепили, а в избе кроме них, да отца-старика никого нет, и давай орать не то от радости не то от горя. Этим своим ором отца-то и разбудили. Тот видит сыны в каком-то смятении: на лицах улыбки, а из глаз слёзы так и льют, так и брызжут. Он тут же проявил участие и давай их опрашивать, мол, чего голосите? Иваны ему в три голоса: — Овдовели. — Погодь паниковать детвора, — говорит им отец. — Тут никак происки нечистой силы. Надо мозгами пошевелить. Сбегали бы, что ли ещё за брагой…? Иван голос подал, как человек военный: — Нет, батя, пора за ум браться. Нам сейчас трезвость нужна. Она наш союзник. Отец согласился с ним, да и куда против, когда у меньшого за плечами цельный год на государевой службе. Для начала убрались в избе, сели за стол и стали держать совет. Первым взял слово отец: — Чувствую, что кто-то из этих… бесовских сил проявил свою инициативу. Если так, надо им задать… У меня ощущение, что это Кощей Бессмертный опять на свою задницу приключение ищет. Ох, допрыгается паршивец – мы ему оторвём… Собственно и отрывать-то нечего, — он вздохнул. — Нынешний его статус такой, что быть ему настоятелем женского монастыря, если бы жил, как все, а вот получается, что не судьба видать — по этой карьерной лестнице двигаться. Одна только привилегия у Бессмертного – долгожитель и всё тут. Старший Иван тут же полез с вопросом: — Это, за какие такие грехи он попал в долгожители? Неужели после того, как ему всё оторвали…? Отец почесал затылок и отвечает: — Об этом история умалчивает, — и тут же сына спрашивает: — А тебе для чего это знать? — Да так подумалось. Отец погрозил ему пальцем: — Выбрось это из головы. Если захочешь над собой такое проделать, то на всю жизнь останешься идиотом, поскольку долголетие не от этого происходит, а вот веру сменишь в одночасье, ибо без своего хозяйства ты нашему Богу станешь не надобен. Вмешался средний Иван: — А я б попробовал, но только за деньги. — Это, за какие такие деньги ещё? – у отца брови на лоб поползли от такого откровения. — За большие. — Да на кой они? Всё равно с математикой у тебя по нулям. — А зачем мне она? Я и без математики смогу их потратить. Накуплю сладостей, халвы и… — Слипнется, — вставил отец поучительно. – Будешь на двор с криком ходить – намучаешься. Нет, с математикой надо дружить, а особенно с высшей. Она одна такая на всём белом свете. Вот если бы вы её освоили, стали бы вровень с царями. Заёрзали от этих слов старшие братья, а младший Иван сидит и ржёт, как конь, представив братьев без причиндалов своих. Отец ему: — А ты чего ртом воздух без дела гоняешь? — Так настроение хорошее, — отвечает ему Иван. — Вот дурак воистину: у него жену украли, а он весь в радостях. — Ну и чего? — А того, — отец повысил голос, — набалуются и отдадут. Куда ты её после всего этого блуда денешь? — На болото отнесу. Откуда взял – туда и верну. — А как же брачные узы? — Эх, батя, сейчас это не так актуально. Пожил я при дворце, навидался всякого… Ну и украли… Не вешаться же из-за этого? Вон сколько девок вокруг, а мы стрелы пускали. Прямо смех один. — Опять на оборотней потянуло? – отец насторожился. — А что? — Вот родят, да на крыльцо подкинут – вот тогда я на тебя посмотрю. — Яблоко от яблони… — Ты на что намекаешь? — Я не намекаю, а повторяю то, что люди про тебя говорят. Отец вздохнул, возведя глаза к потолку: — Разболтался нынче народ – страх забыли. — Со страхом жить – в мокрых портках ходить, — выдал ему младший Иван. Старшие браться хвать себя руками за мотни. Сухо. Облегчённо дух перевели, переглянулись, мол, а нам не страшно. — Всё, хватит дискуссировать. Собирайтесь в дорогу, — отец насупился. – Вырастил на свою голову. — Я не могу. На службу пора возвращаться, а то Царь за опоздание прикажет палачу меня на кол посадить, так сказать за дезертирство. Старшие братья от его слов сразу в шесть секунд обмочились. Сидят, пахнут, а отец говорит: — Вот оказия какая… Мне что ли к Царю вместо тебя сходить, да послужить? — Попробуй, — Иван неопределённо пожал плечами. – Только бы не заметил подмены. — Ну и заметит, ничего страшного. Иван усмехнулся: — Он может и не заметит, а вот его дочка. — А что дочка? — Так я с ней имел секс. — Да ты что? Выходит ты её совратил? — Ой, батя давай без этих научных слов. У меня от них колики в животе. — Что ж ты пострел сразу-то не сказал? Я бы тебе стрелы с луком-то и не давал. Вот теперь будешь хлебать со своей Лягушкой до самой смерти, а то бы жил в царских палатах. Чувствуешь разницу, сынок? — Пока нет, — признался Ванька. — Ну, ничего… Вот найдёшь свою пучеглазую, сразу почувствуешь. — А зачем мне её искать? Пускай себе живёт у Кощея, да радует стервеца. — Нет уж, иди с братьями. Как найдёте своих жёнушек, вернётесь, будете жить. Может чего-то родиться у вас. Дело-то молодое. Иван и говорит: — Ну, я-то ладно – мне даже любопытно с Лягушкой это самое… А как братьям? — Да, как нам? – ожили те. Им явно не хотелось идти на поиски жён, да ещё в мокрых портках. Вот они и заголосили, мол, со стрелами осечка вышла и надо бы ещё по разику пустить. — Надо бы, — согласился с ними отец. — Да стрел больше нет, а поэтому идите с Богом. А я вместо Ваньки к царю на службу подамся. Авось пронесёт. Иван засомневался: — А если не пронесёт? Дочка-то у царя ядрёная. — Ничего, я постараюсь ей угодить, если что. — Ну, тогда батя меняемся портками. Они у меня с лампасами. Как ни как войсковые. Ушли братья. Три дня плутали: то в одну сторону пойдут, то в другую. Устали и легли у дороги в пыль. Мимо проходил слепой старик, уже знакомый Ваньке. Остановился возле братьев и спрашивает их: — Чего разлеглись однофамильцы? — Устали. — Это от незнания. Зачем землю ногами топчете без цели? Старший Иван и говорит: — Не прав ты старик – есть у нас цель. — Знаю, знаю…. только зря вы всё это затеяли. — Это почему же? – спросил слепца средний брат. — А сгинет вы в чужих краях: и ты, и твой старший брат. — А я? – подал голос Ванька. — А ты вернёшься, но с пустыми руками. — Раз так – пошли домой, — старший Иван встал с земли. – Чего зря время тратить? — Время – оно конечно, но идти вам всё равно придётся, — старик покачал головой. — А мы не пойдём, — старший подбоченился. — Ну, вам, что так, что эдак – конец один будет. — Это почему же? – братья уставились на слепца. — Судьба такая. — Ты не юли. Говори всё, как есть. — Я и так сказал больше, чем знаю. — Врёшь гад, — обозлились старшие братья, и пошли на старика с кулаками, а он возьми и исчезни. Испугались Иваны, мол, нечистая сила лик свой показывает и дали дёру в родные края. Ванька только и успел им крикнуть в спины: — А как же жёны? — А ну их к Лешему. Пускай Кощей себе их оставит. Нам не жалко такого добра. Иван повздыхал, но за братьями не пошёл, почесал затылок и двинул прямиком в кощеево царство. Дней десять добирался. Подошёл к замку — глазам свои не верит: стража пьяная вся в стельку, Змей Горыныч стихи декламирует у ворот и такой ласковый, обходительный. Не успел Иван рта раскрыть, к нему Баба-Яга подскочила и вся искрится от веселья. — Ну, и учудил Кощеюшка – осиротил всех нас, — а сама улыбается. – Спасибо тебе Иван за такую подлянку. Тот стоит, ничего понять не может и только глазами хлопает, а Баба-Яга продолжает: — Твоя Лягушка обвела нашего Бессмертного вокруг пальца. — Как это? — Да, решил Кощей после длительного перерыва напакостить, а тут прослышал, что ты с братьями свадьбы играете. Вот он и позарился на ваших невесток. Нахапал девок и давай с ними романы крутить. Сначала переспал с женой твоего старшего брата. Оказалась так себе баба. Он её от злости пустил на котлеты. Переспал с женой среднего брата, чуть сам не забеременел. От радости, что увернулся, бросил её в котёл. Замечу, суп получился не наваристый. Говорила ему твердолобому, чтобы приправки посыпал побольше. Так нет, не послушался меня, еврей эдакий, мол, сам знаю. Ну так вот, наелись мы того супа, а его дурака старого на твою Лягушку потянуло, будто сквознячком. Мы уж его отговаривали, а он стоит на своём, как пень. Лягушка ему сразу и заявила, мол, как не пыжься, а без яйца ничего у нас с тобой не получится – родить не смогу. Ну, наш Кощей и полез на дуб за своими причиндалами. Достал, прицепил, а Лягушка хвать его лапочкой по скорлупе и наш Бессмертный перестал таковым быть и крикнуть ничего не успел напоследок. Сгорел, получается на работе, так сказать в экстазе потерял бдительность. — А чего ж вы веселитесь? – удивился Иван. — Так была монархия, а теперь демократия у нас: живи – не хочу. — Н-да, натворила дел Лягушка. А как бы мне её увидеть? — А нету её… Казнили шалаву, — Баба- яга присвистнула от удовольствия. — Как? — В задницу соломинку засунули, надули и запустили в небо. — Жестоко. — Так ведь демократия: каждому своё по его же делам. — И что ж мне теперь делать? — Да оставайся у нас. Скоро выборы… Вдруг тебе повезёт? Замок займёшь, причиндалы свои в сундуке на дубе подвесишь, и будешь жить в своё удовольствие. — Не было у нас в роду такого, чтобы из одной веры в другую козлом скакать, — сказал Бабе-Яге Иван. — Ты смотри какой «сурьёзный», — удивилась та. – Тогда возвращайся домой и живи себе дальше, а нам не мешай провожать Кощея в последний путь. Повернулся Иван и зашагал прочь. Вернулся домой, а там ветер гуляет: нет братьев, нет отца. Он по соседям, мол, моих не видели? А девки всё брюхатые, глаза бесстыжие в него вперили и ничего толком сказать не могут. Потыкался Иван и подался к Царю во дворец. Не успел он за околицу-то выйти, видит знакомый слепой старик сидит над двумя небольшими холмиками у дороги. Подошёл, поздоровался и спрашивает его: — Кто тут похоронен. — Братья твои, — отвечает ему старик. Расплакался Иван, а старик ему говорит: — Не печалься. Это они ещё хорошо отделались: без мук. — Как это? — Уснули, а их во сне и придушили. — Кто? — Оборотни наверное. — Жалко их. Старик ничего ему на это не ответил. Встал по сторонам головой покрутил, будто принюхиваясь, и говорит: — Спешить тебе надо Иван. Твоего отца Царь на кол велел посадить. Может ещё успеешь повидаться с живым-то. Кинулся Иван бегом. В один день добежал. Запыхался… Запыхаться-то он запыхался, а отец уже с Богом заговаривается. Увидел сына сверху-то и спрашивает: — Вернулся? — Вернулся — Один? — Один. — Ну и, слава Богу, — отец вздохнул облегчённо. — Батя, а тебе как там…? – Иван глазами показал на кол. — Сначала было не очень, а сейчас привык, да и не много мне осталось. — За что же тебя так? — Да царевне не угодил. Сколько мог держался, а она такая ненасытная оказалась. Разбаловал ты её сынок, разбаловал… С такой жить – себе навредить. Вот и результат – сижу теперь как аист на крыше, только вместо крыши у меня под задницей, а точнее в ней — кол. А что старшие братья, вернулись? Иван показал глазами на небо и сказал: — Уже там. — Повезло. А жёны их? — Тоже туда подались. Отец удивился: — А твоя… Лягушка? — Там. — Во как? – отец брови насупил и с этим выражением на лице отошёл в мир иной. Постоял Иван, погоревал, да и подался к Царю. Тот его хмуро встретил, мол, просрочил отпуск, а Иван и говорит ему: — В разведку ходил к нечистой силе. — И как там? — Демократия. — Что это ещё за чертовщина такая? — Не понял, но нечистая сила вся в радости, да и ещё новость есть: Кощей преставился… — Расскажи, расскажи, — Царь на троне заёрзал. Ну, Иван в двух словах всё и обсказал. — Не может быть? – Царь руками-то всплеснул. — Своим глазами видел. Лежит в гробу молоденький-молоденький, — соврал Иван и добавил: — Никто не плачет – все веселятся. — Нехристи… Чего с них взять? Видит Иван — Царь о чём-то задумался. Он возьми и спроси его: — Зачем батяньку-то казнил? — Заслужил. — Он ведь старенький был. — Вот за это самое смерть и принял. Раз песок стал сыпаться, нечего к молодым девкам в постель забираться — Так он без злого умысла, — стал Иван выгораживать отца. — Не знаю, не знаю, — Царь повёл плечами. — А вот дочка моя всё в слезах от его приставаний. — Так он же старался… — Плохо значит старался. Если б было иначе, сейчас бы ходил по земле, а так выходит, что на небе с ангелами разговаривает. — Осиротил ты меня, — вздохнул Иван. — Ну и чего? Женишься на моей дочуре и будешь моим зятем. — Нет, Царь, после моего бати — мне нечего делать в кровати твоей дочери. — Что так плох? Не сможешь соответствовать что ли? — Да не в этом деле, Ваше Величество. Старость я уважаю, да и отец – это отец, а не бляха на ремне. — Хорошо сказал, — Царь погрустнел. – И что ты от меня хочешь? — Просьба есть она. Отпусти мня со службы. А? — Нет, нет,- Царь замахал руками, — и не проси. Вон как враги обнаглели: с гор племена спустились – девок воруют, с Запада пытаются навязать двойные стандарты. Я уже не говорю о бывших союзниках – воруют всё, что плохо лежит. Мне одному со всеми ими не управиться. Осмелел Иван и говорит: — Ну, какой ты Царь, Ваше Величество, если у тебя столько врагов кругом? Где же твоя хвалённая дипломатия? — Так я это – необучен всяким тонкостям, а теперь ещё и ты со своей просьбой. Сказал -не отпущу и точка. Вот смотрю на тебя: и парень ты видный, а дурак дураком. Стоишь сейчас передо мной — грудь колесом, смотришь смело, а того не знаешь, что одно моё слово и полетит твоя головушка с плеч долой и не будет больше твоя грудь радовать мои глаза. — Эх, Царь, одна у тебя забава – головы рубить, да на кол сажать. С кем останешься, Ваше Величество? — А что мне остаётся делать? У меня выбора нет, да и воспитание такое, что против не попрёшь. — Нет, выбор всегда есть, — произнёс Иван и тут же вспомнил про свой разговор со слепым на дороге и говорит: — Ваше Величество, может тебе на пенсию уйти по выслуге лет? Стар ведь головой то думать. — Ни за что! Нам Царям такой расклад хуже позора. — Значит, ты предпочитаешь на троне смерть принять? — Предпочитаю! – заявил Царь. — Так получай, Вше Величество от всех нас дураков! — крикнул Иван и «Хлоп!» кулаком Царя по куполу, тот и откинулся. Набежали слуги, схватили Ивана, а что делать не знают, поскольку Царя не стало и некому приказы отдавать. Они к его дочери, мол, так и так занимай трон, правь нами и государством, а та им отвечает: — Не до того мне. Беременная я. — И что ж нам делать? – спрашивают её слуги. — А что хотите. Я ведь университетов не заканчивала. Видят слуги, что тупик. Почесали затылки и ударились в грабёж. В один день всё растащили. Иван посмотрел на всё это безобразие и подался к нечистой силе. Он как подумал: «Хоть демократия и непонятна мне, да будет получше, чем хаос…» Слышал я от проезжих купцов, что сумел-таки Иван обзавестись семьёй. Уж на ком женился – не скажу, поскольку о том не ведаю. Мог, конечно, соврать или что-нибудь там наплести с три короба и читать бы тогда, не перечитать вам, да сдаётся мне, что не все верят в сказки, а раз так, надо и честь знать. Своё дело я сделал, а вам решать, что здесь и как. Вот так. Февраль 2009г.