– Кухаренко, на выход с вещами!..
«Вот и началась новая жизнь. Одна была до того, а эта… Да пропади оно!..»
– Мужчина… Мужчина!.. Да-да, Вы, подойдите сюда.
«Что вам ещё от меня…»
– Нарушаете, мужчина.
– Извините, я не хотел.
– Все не хотят, а нарушают.
– Здесь был переход… я помню…
– Да уж был… И сплыл. Полгода как перенесли.
– Я полгода в «Крестах»…
– Поздравляю.
– Не с чем. Никому…
– … Со свободой.
– Спасибо… Паспорт показать?
– Иди уж, брат, иди… А справка есть?
– Да. Вот, посмотри, лейтенант.
– И за что, если не секрет?
– Дорогу перешёл не там, где надо.
– Шутишь?
– Не шучу.
– Понятно. Удачи тебе.
– Спасибо. Мне она пригодится.
– Виктор Андреевич, здравствуйте, это Антон… Только что… Ну, сегодня… Нормально… Есть немного, не без этого… Да, конечно… Сколько сможете… А когда я получу остальные?.. Я понимаю… Но ведь и мне как-то… Хорошо, я понял… Нет проблем… Мне бы за аренду рассчитаться, остальное как-нибудь… Спасибо, Виктор Андреевич…
«Да, ну, и рожа…»
Антон привычно встряхнул «Gilette» и нанёс пену на щёки.
«Ладно, хорошо, всё хорошо… Всё в прошлом… Камера на тридцать, в которой сто тридцать, безумные надзиратели, пьяный зам Дэ Пэ Эн Си… Я вышел, и это главное. Есть мастерская, есть материал. А работа будет. Прорвёмся.»
– Антоха, ты зря ерепенишься. Не таких ломали.
– Саныч, ты меня слышишь или нет? Их не ломали, их гнули. А я не гнусь.
– Ты выжить хочешь?
– А я теперь уже не знаю. Если для того, чтобы остаться человеком, придётся умереть, то я остаюсь.
– Дурак ты. Послушай старого, – я не первый десяток в ИТУ, не таких как ты ломали. Или гнули, если хочешь. Потом воля, а там ведь никто не спросит – куда тебе и когда. Там важно только одно. Где будут лежать твои цветы. На твоей выставке или на кладбище. Сображаешь?
– Нет, Саныч, я не могу. И, прошу тебя, не приходи, не трави душу. А то сам спалишься. У тебя семья, дети.
– Я о себе позаботился. Теперь ты о себе позаботься. Понял?
– Понял. А ты меня, кажется, нет.
– Не бухти… Скажу по секрету, – кто-то за тебя заступается. Срастётся – звони. Чем смогу – пособлю
– Обещаю. Если прижмёт, – к тебе первому.
– Привет, моя сахарная, как ты… На сто тысяч… Есть такое, как же мне без этого!.. Ты заедешь?.. Постой-постой… как это сняли… Наташа, ты так не шути, ты же сама художник!.. Ну, и что! А в чём тематика? В том, что они мазилы, а я нет?.. Послушай… Не, ты послушай! Дали, между прочим, тоже наших «академиев» не заканчивал!.. Как это ни при чём! Ты помнишь его выставку в «Галерее»?.. Умница! Ну, и что там было самое интересное?.. Что значит, всё!.. Не всё, кисанька, не всё! Самое интересное – это его миниатюры!.. Нет, я не ошибаюсь. Ты помнишь, чтобы меня подводило моё чутьё, а?.. При чём здесь… Неправда… Нет, опять неправда… Он не художник… Да, я это утверждаю. Он гениальный рисовальщик!.. Ты знаешь, – мало. Так мог бы любой. Даже ты. Но ты не стала… А, ну да! Как я не понял… А ты помнишь скульптуры? Ты помнишь, как я хотел украсть хотя бы одну! Потому что это оно! То самое, к чему должен стремиться каждый скульптор!.. Я не кричу, это связь… извини… Я извинился, что ешё!.. Не будь ты… Ты же знаешь, – для меня это вопрос жизни и смерти… Тебе это известно лучше, чем им… Я понял… Нет, больше не буду… Спасибо.
«Сука… Какая же ты…»
– Антон Георгиевич, можно?
– Проходи… Родители не ругаются?
– Немножко.
– Манечка, я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.
– Мне больше некуда идти, Антон Георгиевич. Я хочу учиться Вашему… видению.
– Ну, Маша, оболокайся в свой передничек, и за дело… Первое-второе-третье пропускаем…
– Вы салатик забыли.
– Да… салатик… Что останется?
– Антон Георгиевич, кроме послевкусия…
– Маша… ты… можно, я тебя расцелую!.. нет-нет – не подумай что!
– Я бы подумала…
– Маня, не смущай, я всё-таки мужчина.
– Это хорошо…
– Что?..
– А что я сказала?
– Нда-с… Так вот… Большинство художников, скульпторов, музыкантов… Они думают, что искусство это нечто вроде нашего душевного питания. И они почти правы.
– Почти?
– Понимаешь, программа социального творчества определена самим социумом.
– Антон, мы все в нём. И ради него.
– Нет, Маню моя, не ради него. А ради себя.
– Не понимаю. Почему же Вы так…
– Вот. Правильный вопрос… Так называемое творчество есть итог социализированных представлений. Именно поэтому его всегда можно понять, разложить по полочкам.
– А Ваш любимый Дали?
– Маш, он не любимый, он вообще мало что нам оставил. Люди ведь всё на его картины смотрели, а минечки свои он ваял для себя, для души. Даже… для Бога…
– Вы имеете в виду библейские сюжеты?
– Машка, не зли, а то…
– Не буду, Учитель.
– Опять?..
– Хорошо-о… Антон… Георгиевич, Вы говорили о Тулуз-Лотреке, о Рембрандте… Это совершенно разные миры.
– Как однажды сказал один мой приятель – два из трёх. Дядя Анри вне времени и места. Он уникален сам по себе, даже если отбросить в сторону его личную трагедию. Я не могу вспомнить никого. кто решил бы писать в его стиле и манере… Ремрандт… Да, тут есть над чем подумать… Рисунки! Вот что может раскрыть его мир, если будет кому это сделать! Сходи в Эрмитаж, полюбуйся, – там есть всё, что нужно художнику! Но большинство совершает одну и ту же ошибку. Он был больше, чем рисовальщик, живописец. Просто ему надо было жить, зарабатывать на жизнь. Думаю, что он был гениальным скульптором. Просто до нас не дошли его работы.
– Антон Георгиевич, предположим, я на этом остановлюсь. И что дальше?
– Если я тебя правильно понимаю, – ты не остановишься. Видишь ли, Мария… Глина… стек… мастихин… лак… Это всего лишь средства. Иногда метод. Но никогда способ. Понимаешь, о чём я?
– Не совсем.
– Поэты пишут и на бумажных салфетках в ресторане. Мы – в том, что у нас под рукой. Всё тоже самое. Там слово, – в ритме, в рифме… У нас форма, то есть идея, воплощённая в форме.
– А что мне делать? Вы рассказывали о китайской скульптуре, о Левенбруке… Но ведь между ними… Это всё… образование?!
– Нет, это модальность времени, преломлённая в отдельно взятой личности. Старайся в работе увидеть душу автора. И тогда, возможно, ты сможешь увидеть свою. Чтобы открыть её другим.
– Я Вас люблю.
– Спасибо. Теперь учись любить других. Ты сможешь.
– Серёга?! Каким ветром!.. Рад, конечно рад… Нет, я перехал… Давай, я встречу тебя на «Доске»… Как ты номер-то нашёл?.. Ну, ты дал, старый… Только… Не, я один… А что поделаешь – что выросло… Просто я на мели, так что извини… Всё, время пошло. До встречи.
«Кухаренко Антон Георгиевич… года рождения… безработный… скульптор… Справка … СИЗО… Лебедева… Денег в портмоне не обнаружено… Следов ограбления нет… На столе пустая бутылка из-под водки… два стакана… пластиковые контейнеры… Положение тела… следы борьбы так же отсутствуют… На теменной части черепа характерный след удара тупым предметом… Возможно, ударов было два… Смерть наступила приблизительно от сорока восьми до семидесяти двух часов назад…»