Болото. Главы 1-10

— 1 –

Никто так и не узнал, откуда он появился в нашем городе. Но стоило этому случиться, как город перестал быть городом и стал одной сплошной линией фронта.

Стрелки и перестрелки стали обычным, можно даже сказать, ежедневно-будничным явлением. Как следствие этого, каждые три дня, словно по расписанию, убивали, а потом хоронили убитых. Иногда эти мероприятия совпадали по времени.

Мирные жители не покидали своих домов после девяти часов вечера, а я, хоть и жестоко страдал от страха поносом, проследил всю эту историю до конца, стараясь, по возможности, не влезать в круговорот событий, хоть это и получалось с трудом. Честно сказать, совсем не получалось. Я так ни разу, ни на один день, и не закрыл своего бара. Счастие мое, что вся эта катавасия a-laЧикаго 30-х, длилась недолго, иначе я бы в итоге просто выпал в осадок.

А началось все до пошлости прозаично.

Ветреным октябрьским днем этот парень просто зашел в мой бар. Невысокий, худощавый, с кошачьей пытливости глазами, он привлек мое внимание еще и тем, что его сразу можно было отличить от местной гопы, хотя та – поголовно – и одевалась в дорогие костюмы, а кое-кто даже галстуками обзавелся в своем стремлении походить на людей. А этот был одет в трико «Адидас» и того же помола спортивную куртку.

Но отсутствие вызывающего хамства, замененное на глубокую внутреннюю уверенность в своих силах делали так, что его далеко не элитная одежда смотрелись в баре лучше многих пиджаков и галстуков работы от кутюр. Сказать по этому поводу можно было только одно – он – человек породы.

Ни на кого не обращая внимания, словно это он. А не все остальные был завсегдатаем бара, парень прошел в дальний конец зала и сел за угловой столик, наполовину скрытый от посторонних глаз лимонным деревцом.

Все бы ничего, но за этим столиком обожал сидеть Папа Дервиш, далеко не самый крутой, зато самый мутный тип в городе. Для случаев, подобных сегодняшнему, он держал в баре шестерку – бритого наголо идиота с торчащими, почему-то, несимметрично, ушами. Шестерку звали, исходя из собственной способности воспринимать окружающее, кто Гладким, кто Лысым.

Из тех, кто постоянно посещал мой бар, Папу Дервиша знали все, поэтому работа у Гладкого была непыльная. Стоило ему подойти к замаскированному столику и назвать имя того, кто навеки полюбил это место, как непрошенные гости спешили пересесть. Никто не хотел связываться с придурком Папой.

Как только лысо-ушастая фигура нарисовалась у кадки с деревцом, я настроил свои локаторы в нужном направлении и весь превратился в слух. Любопытство – это, наверное, мой главный порок. Хотя, может, достоинство?

— Этот столик нравится Папе Дервишу, — сказал Гладкий вместо приветствия.

Хороший вкус, — безразлично похвалил парень в «Адидасе».

Гладкий ошарашено вытаращился на него. Имя Папы не произвело должного впечатления – нонсенс! Такое в его практике случилось впервые.

— Ты занял его место! – Гладкий тужился долго, но, в конце концов сумел выдавить из себя вот это.

— Я извиняюсь, — сказал носитель «Адидаса» и остался сидеть на месте. Гладкого это добило. Пребывая в трансе, он развернулся и побрел в комнату с двумя нолями на двери.

Меня эта сценка развлекла, хотя ничего нового – в смысле информации – я и не почерпнул. То, что новичок не убоялся грозного имени, могло говорить о двух вещах – либо он полный дурак, даже не смотря на свою впечатляющую внешность, – внешность, известно, бывает обманчива, — либо о том, что он не привык бояться. Следовательно, там, откуда он прибыл, был либо акулой, либо другой какой крупной рыбой. Но в каком болоте такие водятся, оставалось только гадать.

Гарсон Вадик, притаившийся за лимонным деревцем и с неменьшим, чем я, интересом прислушивавшийся к диалогу, уловив еле заметный кивок моей головы, матриализовался уже по другую сторону кадки и, услужливо склонившись над столиком, спросил:

— Будете что-нибудь заказывать?

— Бутылку водки, — сказал новичок. – И стакан.

Я поперхнулся пивом, которое именно в этот момент поднес ко рту. У Вадика не было возможности выразить свое удивление по этому поводу. Должность не позволяла. Он только мельком взглянул на меня, спрашивая совета. «Неси» — сделал я пальцами, и Вадик бесшумно исчез.

Какой-то он был странный, этот парень из неизвестного. Вел себя не то, чтобы нагло. Но вполне естественно. Словно он сидел дома, свесив с дивана ноги в тапках и держа в лениво расслабленных пальцах сигарету, а не находился в баре, в котором до этого ни разу не бывал. Я старался не выпускать его из виду.

А когда Вадик принес ему бутылку и парень, налив себе полновесных сто семьдесят граммов и, не морщась, влил их в себя, я не выдержал и подошел к его столику.

— Добрый вечер, – очень вежливо сказал я.

Новичок по-хозяйски повел рукой – мол, присаживайся. Я удивился, но предложением воспользовался.

— Понимаешь, слегка поерзав в кресле, сказал я. – Это столик Папы Дервиша. Он всегда здесь сидит.

— Да, спасибо, — ответил он. – Мне об этом уже говорили. Тебе сколько наливать?

Я удивился еще больше и указал на полстакана. Он налил именно столько, сколько я показал, и я выпил. Поскольку закуски под рукой не было, пришлось обойтись без нее.

— Понимаешь, — снова заговорил я, — мне плевать на Папу Дервиша. Но он дурак, а ты мне чем-то понравился. И я не хочу, чтобы у тебя были проблемы.

Не говоря ни слова, парень снова налил полстакана и придвинул мне. Я снова выпил. Интересно, чего он добъется, споив мне две трети бутылки? Я запросто мог выпить в два раза больше, но ведь дело-то не в этом.

— Послушай, — сказал я. – Это, конечно, все очень оригинально – подсовывать мне водку и все такое, но я ведь не шучу на счет Папы. Он идиот, каких свет не видывал.

Черт бы его подрал! Он в третий раз налил в стакан водки и снова подсунул мне. Я безнадежно принял его дар и уже поднес было стакан ко рту, когда сверху раздался голос самого Папы Дервиша. И я чуть не подавился.

— Странные дела творятся в твоем баре, Зося! Что это за харя сидит за моим столиком?

Я все-таки допил водку, пытаясь заставить себя держаться с независимым видом. При виде Папы меня всегда бросало в дрожь, но сегодня с ним была Красотка Дина. Она мне нравилась, и мне совершенно не хотелось позориться перед ней. Поэтому я все-таки допил водку. Потом встал и сразу оказался на полголовы выше Папы. Но мне совершенно не верилось, что это так. Потому что Папа был псих. И потому что за его спиной маячили два амбала. Добровольные телохранители.

— Ну что ты молчишь? – усмехнулся Дервиш.

Во мне-таки медленно набухала злость. Я терпеть не могу, когда меня называют Зосей. Меня это бесит. Что из того, что моя фамилия Зосимов?

— С каких это пор, Папа, в моем баре имеется твой столик? – наконец выдавил я из себя.

— Вот как? – Папа удивился.

— Да, так, — подтвердил я. – И никогда не называй меня больше Зосей, Мелкий.

Папа побагровел. Он терпеть не мог, когда вспоминали кличку его молодости. Но меня понесло, и мне было уже плевать. Я совершенно не хотел выглядеть тюфяком перед Диной, и меня бесил сам Дервиш. Если на то пошло, то в таком состоянии я бы пошел и на конфликт. И еще неизвестно, у кого из нас двоих в городе больше влияния.

Но обстановку разрядил новичок. Пока мы с Папой пыталсь растерзать друг друга глазами, он допил водку прямо из горлышка, поставил пустую бутылку под стол, поднялся и сказал:

— Извините, но, кажется, я стал невольной причиной вашей стычки. Прошу прощения, — и, вынув червонец, сунул его Папе в нагрудный карман, добавив: — Это за аренду.

Развернулся и направился к выходу.

Я дико захохотал. Прямо заржал. Так Папу еще не опускали. Стоило посмотреть на его лицо. Оно покрылось пятнами. Белыми. На красном фоне эти пятна напоминали картину Дали.

— Догоните его! – рявкнул Папа, когда дверь за парнем в Адидасе захлопнулась. – И предъявите ему! За аренду! По повышенному тарифу!

Оба телохранителя нестройно кинулись выполнять это поручение. Для них Папа Дервиш был царь и Бог в одном лице. Его воля была – закон.

Не дожидаясь, пока Папа примется и за него, Гладкий, только что вышедший из туалета, снова скрылся там-же. Я усмехнулся и направился в свой кабинет. Смотреть на буйствующего коротышку не хотелось.

Ни один из хранителей папиного тела, посланных за обидчиком, не вернулся. Папа совершенно расстроился, отловил в туалете Гладкого и побил его. Гладкий испачкал своей кровью два из трех унитазов, но на Папу не обиделся. Потом коротышка совсем расходился и, пока я, сидя в своем кабинете, успокаивал нервы джином-тоником, отхлестал по щекам Красотку Дину. Красотка тоже ужасно расстроилась, бежала за стойку и принялась усиленно накачивать себя коктейлями. В чем, сказать – не соврать, изрядно преуспела. Но поправить настроение ей так и не пришлось. За нее это пришлось делать мне.

В два часа ночи, засрав уши красивыми словами, я увез Красотку к себе домой и там принялся менять ее эмоции в сторону позитива. Дело было долгим, но приятным. Уже потом, лежа на кровати и слушая, как сладко сопит примостившаяся на моем плече белокурая головка Дины и глядя на занимающийся за окном рассвет, я думал, что мне это удалось.

Занималось тихое осеннее утро, а сна у меня не было ни в одном глазу. Зато дико болела голова и хотелось курить.

Я трус, и не скрываю этого. Вчера, в разговоре с Папой, я дико перенервничал, и потом, чтобы успокоить трясущиеся конечности, изрядно поднабрался. Не так, как Дина, но все же. Пил, не закусывая. И потом – эти ночные па-де-де с Красоткой. От такого у кого угодно голова заболит.

Поискав глазами будильник, я не нашел его. Потом вспомнил, что в квартире такового у меня вообще не имеется – только на работе. Зато на прикроватной тумбочке лежат наручные часы с пищалкой.

Я осторожно убрал со своего плеча белокурую голову. Не просыпаясь, Дина забавно почмокала губами, потом обхватила руками подушку и снова затихла. Усевшись на кровати, я взял с тумбочки часы и посмотрел на циферблат.

Стрелки показывали половину шестого утра. В такую рань добрые люди должны быть уже на ногах, готовясь к трудовому дню, а я должен дрыхнуть без задних ног, потому что в три часа мне нужно быть в баре. Однако сегодня я режим нарушил. Почему-то

В принципе, я знал, почему. Потому что мне не давала покоя вчерашняя история. Сунув ноги в шлепанцы и накинув халат, я прошлепал в кухню и сварил себе кофе. С ним у меня проблем не было – я спал после него точно так-же, как после газировки, с той лишь разницей, что в туалет реже просыпался. Да и любил я его очень, что уж говорить.

Прихватив с собой сигареты и пепельницу, я вышел в зал, оттуда – в лоджию, оставив приоткрытой дверь. Пусть проветрится. Совершенно не люблю, когда в моей спальне пахнет сексом и перегаром.

Приподняв оконную раму, я подставил потное тело утренней прохладе последних летних дней и, блаженно прищурившись, закурил сигарету.

Это было хорошо: глоток – затяжка, глоток – затяжка. Мне уже не казался таким страшным Папа Дервиш. Рассердится, конечно, мужик, что я увел у него Красотку Дину, ну и пусть себе сердится. С его деньгами он ей быстро замену найдет. Да и зачем, спрашивается, такая киска такому козлу?

Серый город расползался в утренней полутьме под моими ногами, я чувствовал, что жизнь постепенно возвращается в мои жилы. Над Папой мне хотелось сейчас только смеяться – вчера, конкретно, был не его день. Сперва его жутко оскорбили, затем куда-то исчезли оба его телохранителя, а под конец еще и девушку увели. Это вам не батареи по ночам облизывать, это дело серьезное. Дервиш – человек немолодой, к тому же нервный, от таких переживаний и инфаркт легко заработать мог, чего я ему от всей души и желал.

Но Папа Дервиш был сам по себе, а вот парень в «адидасе» — сам по себе. Чем-то он меня зацепил. Прямо до колик в мозгах. Я сходил в кухню, навел себе еще кофе и вернулся на балкон.

Итак, человек с кошачьими повадками. Откуда же он взялся в нашем городе? В большой толпе он не терялся, значит, к крупным городам привык. Но явно не из соседних областей, большая часть элиты которых была мне знакома если и не за руку, то в лицо. Парня в ее числе не было. На гонца с востока или ревизора из центра он тоже не походил. О таких обычно предупреждают. И в то же время я готов был голову прозакладывать, что парень – рыба крупная. Все его поведение говорило за это.

Если только это не крупная рыба из мелкого озера. Приехал в город, чтобы стать крупной рыбой и здесь. Это было похоже на правду. Но тогда мне было жаль парня. Город – не озеро, это уже море, вокруг куча акул. Чтобы стать крупной рыбой, здесь нельзя быть одиночкой, нужно сбиваться в косяки, иначе сожрут.

Откуда-то издалека прилетел противный фабричный гудок. Я передернул плечами. Кофе уже не грел, а ветерок из приоткрытого окна начинал подмораживать.

Я закрыл окно и вернулся в спальню. Дина лежала в такой бесстыдно-привлекательной позе, так соблазняющее белело ее тело в предрассветной мгле, что я не выдержал пытки плоти…

Мне так и не удалось заснуть. Эта курвочка, Красотка, оказалась ненасытной тварью. Настолько, что я едва не умер в страшных муках. Я бы действительно умер, кабы это были муки, но, поскольку все было в кайф, я остался жить.

Без четверти два я выбрался из ванной, где принимал душ и брился, вышел в спальню и снова плотоядно уставился на Дину. Какая женщина! Я ее опять хотел! Но, решив, что хватит, поскольку сил осталось только на то, чтобы добраться до рабочего места, подошел к кровати и мягко ткнул сексуальное тело, не покрытое даже одеялом, в ягодицу.

Реакция была нулевой. Блондинка даже не пошевелилась. Тогда я толкнул посильнее. Ноль эмоций. Я ущипнул ее и был ошарашен, услышав:

— Папик, отвали! Ты старенький, а трахаешься, как кот! А если сдохнешь когда-нибудь на мне?

Я закусил губу, собираясь с мыслями. Спутать меня с Папой Дервишем – каково?! Это не просто задевало мое мужской самолюбие, это било по нему буквально кувалдой.

— Я не Папик, киска! – раздраженно бросил я наконец. – Ты ошиблась. Жестоко.

Она повернулась в кровати и удивленно уставилась на меня. Поняв наконец, что я из себя представляю и где она сейчас находится, Дина удивленно вопросила:

— Зося? Ты?..

— И ты туда же?! – грозно перебил я. – Чтоб я такого больше не слышал!

— Да ладно – отмахнулась она. – Лучше расскажи, откуда ты здесь взялся?

Я подавился собственными соплями. Вопрос был тем более странным, что это была моя квартира и даже моя кровать. О чем я в немногих словах и рассказал Красотке.

Это поразило ее еще больше.

— А что я делаю в твоей квартире, в твоей постели, совершенно голая?

Ну, милая, — я развел руками. – Если ты не знаешь, чем занимаются голые люди в постели, то я тебе ничем помочь не могу. В твоем-то возрасте…

Дина не нашлась, что ответить, и вообще надолго задумалась. Я не мешал ей. Пусть пошевелит извилинами, если таковые у нее имеются. Может быть, в следующий раз не будет путать меня с этим гондоном, Папой Дервишем.

Очевидно, вчера девочка перебрала ликеров и прочей вино-водочной продукции. Неудивительно, что сегодня в ее голове царила пустота, а в глазах металось сомнение. Просто удивительно, как это она умудрялась быть настолько страстной, будучи пьяной больше, чем в стельку.

Наконец она не выдержала такого морального напряжения и с мольбой посмотрела на меня:

— Ну скажи, что вчера было?

Меня восхитило ее милое бесстыдство. Убедившись, что я не Папа, а с Папой она вчера вдрызг разругалась, Красотка даже не попыталась скрыть свою наготу – очевидно, считая, что от мужчины, который обладал ею, таить больше нечего. Поэтому я сжалился над ней и поведал о вчерашнем инциденте с пощечиной. Выслушав сию печальную повесть, Дина томно потянулась:

— Ну что ж… Ты, конечно, не Папа Дервиш, но все же…

Я во второй раз за последние полчаса подавился собственным языком. Ни хрена до нее не дошло! Я сделал два шага вперед, оказался у кровати, и, схватив мадаму за талию, перевернул на живот. Она явно нуждалась в отеческом наставлении. И таковое было ей предоставлено посредством увесистых шлепков по заднице. Аккомпанементом этому звучали слова:

— Послушай, милая, никогда не называй меня больше Зосей, никогда не сравнивай меня с Папой Дервишем! Я этого терпеть не могу. А если тебе что не по нраву, можешь собирать свои манатки и валить отсюда куда глаза глядят, хоть на Берег Слоновой Кости, я плакать не стану. Я не мальчик, чтобы со мной шутили таким образом!

Если учесть всю весомость произнесенной мною речи, то выглядел этот урок вполне солидно. Когда я отпустил Дину, она прижалась к стене и надула губки:

— Не хочу больше с тобой дел иметь!

Я совсем не хотел обижать ее сверх меры. Просто слегка проучить, а этого я уже добился. Оставалось только сделать так, чтобы в ее мозгу появилась и поселилась надолго мысль о том, что без меня она и шагу ступить не может.

Для осуществления этой цели я выбрал самый легкий путь, усевшись рядом с ней на кровати и ласково, но твердо взяв ее руку. Развернув ее ладонью вверх, я ткнул пальцем прямо в середину, туда, где сходились все линии.

— Смотри! – она послушно уставилась на свою конечность. – Видишь, линия судьбы? – Она кивнула. – Здесь написано: Папа Дервиш. А что идет следом?

— Не знаю, — Красотка была явно заинтригована экскурсом в хиромантию.

— А дальше идет – черным по белому – Сема Зосимов. Видишь?

— А кто следующий?

Нормальная женская логика, видимо, поэтому я подрастерялся. С видом мудреца сморщил лоб, стараясь быстренько найти выход из этого идиотского положения. И нашел.

— Я его не знаю, даже не слышал ни разу. Некто Михеев. Что за тип? – сделал невинные глаза и посмотрел на Дину.

— Я его тоже не знаю, — она была глупа, как пробка, и, похоже поверила всему, что я ей наговорил. Но мне это было только на руку – мне нужна была блядь, а не компьютер. – А ты что, по руке читать умеешь?

— Ты же сама видела, — гордо соврал я.

— Какой ты умный! – восхитилась Дина и погладила меня по голове.

— Я знаю. А вот тебе лучше одеться. Мы едем в мою забегаловку, а то я боюсь, что уже опаздываю.

Это была правда – я опаздывал, причем намного. Появляясь на совеем руководящем посту обычно в два часа дня – после отсыпания и приведения в надлежащий вид лица и прочих деталей туалета. Сегодня же неожиданная, но приятная возня с Красоткой выбила меня из привычного графика на целый час.

И я не жалел об этом. Потому что реклама мне была сделана классная, лучше не придумаешь. Когда мы выходили из дому, когда ехали в машине, когда входили в бар, окружающие откровенно глазели на нас и не скрывали этого. Мужская половина – на Дину, женская, — на меня.

Мы действительно были классной парой. Она – высокая, пышногрудая белобрысая нимфоманка с ногами от шеи, я – еще более высокий потаскун, черноволосый, элегантный. В общем, та еще парочка.

Когда мы вошли в бар, гарсон Вадик восхищенно округлил глаза и показал нам большой палец. Он мог бы сделать это и ночью, когда мы покидали мою бедную харчевню, но тогда мы были совершенно нетрезвые и на богему походили мало. Сейчас – совершенно другое дело, и Вадик не преминул отметить этот факт.

Потом он вспомнил о своих обязанностях и сказал:

— Атас, шеф! Папа Дервиш уже здесь, жаждет перетереть базар.

— Где он? – честно говоря, особого энтузиазма при этом известии я не испытал.

— В твоем кабинете. Я его пока туда поместил. Ничего?

— За неимением у тебя мозгов ты, как всегда, думал задницей! – я быстро запамятовал, что приперся сюда в сопровождении Красотки Дины и, оставив ее стоять напару с поглупевшим на лицо Вадиком посредине залы, широким шагом пошел в направлении кабинета.

Нет, действительно, у Вадика напрочь отсутствовали даже зачатки разума. Его далекие волосатые предки, только что спустившиеся с деревьев, имели в голове больше. Додуматься – разместить Папу Дервиша в моем кабинете – месте, где сходились все нити управления моим маленьким княжеством! Где находились финансы и финансовые бумаги, где лежал компромат на друзей-товарищей и просто хороших знакомых вроде этого самого Папы.

Конечно, все это находилось в сейфах, причем, весьма и весьма надежных, но кто сказал, что Дервиш в молодости не медвежатничал? Я этого не говорил. Я вообще не желал знать, кем был Папа в юные годы. Хотя, говоря откровенно, об этом знали бумаги из моего сейфа.

Папа Дервиш в кабинете был не один. Рядом присутствовали два типа подержанной наружности. Его всего сопровождали два типа такого вот внешнего вида, и каждый раз – разные. И нынешние были не лучше и не хуже прежних.

Они сидели на диване, расползясь по его кожаной поверхности, как медузы. При моем появлении Папа оскалился в улыбке и сказал:

— Здравствуй, Зося.

— А тебя не учили, — сказал я, раздуваясь от ярости, — вставать, когда в кабинет входит хозяин?

— Да брось ты, — хохотнул он. – Мы же с тобой давно друг друга знаем, зачем нам эти вежливости? К тому же я к тебе по делу пришел, а не любезностями меняться.

— И в чем же твое дело? – я постарался взять себя в руки, прошел к своему рабочему столу и уселся, как и подобает хозяину помещения.

— У меня есть интерес узнать, что это за типок сидел вчера за моим столиком?

— Столик мой, — быстро возразил я. – Я за него из собственного кармана расплачивался.

— Ну хорошо! – Папа явно начал раздражаться. – А что это за ханурик?

— Не знаю, — я усмехнулся. – Честно. Но уделал он тебя вчера классно.

— Еще не вечер, — буркнул Дервиш сердито.

— Скоро будет вечер. Еще вопросы есть?

Мы сидели друг напротив друга, звеня клинками взглядов. Ни дать-ни взять, энергетические вампиры – когда смеется Папа, раздражаюсь я, когда я смеюсь – бесится Папа.

— Есть! – Дервиш стал слегка багровым. – Куда делись вчера два моих парня?

— Которые? – я сразу понял, о ком речь – не настолько глуп, — но решил поиздеваться.

— Которых я за этим твоим инкогнитом отправил!

— Не знаю. Может, до сих пор за ним ходят. Ты, Папа, человек страшный, они тебя боятся. Если ты сказал – ходить, они будут до усрачки ходить. Хотя, конечно, может, уже и не ходят, кто их знает? Все с вопросами?

Папа встал, сердитый и нахохленный, уставился на меня бешенным взглядом и собрался было что-то сказать, но в этот момент в кабинет ворвалась Красотка Дина. Не обратив сразу внимания на Дервиша, она наехала на меня, разыграв обиженную девочку.

— Послушай, Зося! После сегодняшней ночи…

Тут она заметила посетителя и заткнулась на полуслове. Я пропустил мимо ушей то, что она опять назвала меня Зосей, я во все глаза смотрел на Папу. Мне была интересна его реакция. А тому словно в морду дали – одна сторона лица стала пунцовой, другая – бледной, что твой мел. Он судорожно сжал сухонькие ладошки в кулачки и, глядя на Дину, выдавил:

— Та-ак… Эта шлюха уже в твою постель перебралась. Ну и хорошо. А то я все время боялся на ней что-нибудь подцепить. Теперь ты бойся.

Он сделал своим телохранителям знак уходить, те поднялись и, пидерестически покачивая задницами, скрылись за дверью. Папа направился следом. Красотка поспешно и предусмотрительно отскочила в сторону, но он на нее даже не взглянул. Я встал и вышел из-за стола, чтобы проводить дорогих гостей. Какие-то крохи приличия во мне еще остались.

Но Дервиш вышел не сразу. На пороге он обернулся и, сняв с пальца золотой перстень с огромным сапфиром, бросил его на диван и процедил сквозь зубы:

— Через неделю, Зося, ты на коленях приползешь, чтобы отдать его мне! – и развернулся к двери.

Только я не дал ему просто так смыться. Схватив с дивана безделушку о нескольких миллионах стоимости, я метнулся к Папе, хлопнул его по плечу и, когда он обернулся, сунул ему перстень в нагрудный карман пиджака. Потом удовлетворенно похлопал его по бочкообразной груди:

— Ну, вот и все. Здесь тебе не урна, чтобы отбросы раскидывать.

Дервиш просверлил меня убийственным взглядом и процедил сквозь зубы:

— Все равно ты можешь заказывать гроб и цветомузыку.

— Это война? – уточнил я.

— Война, — подтвердил он.

— Хорошо, — я взял со стола портативную рацию, включил ее и сказал в микрофон: — Первый – шестому. Прием.

— Шестой на связи. Прием, — сказала рация.

— Поднимись ко мне в кабинет и проводи Папу Дервиша на улицу. А то я боюсь, что он сам дорогу не найдет.

Папа напрягся. Его явно выпроваживали вон, причем с помощью вышибалы. Такого в его насыщенной биографии еще не было. А я усмехнулся, выключил передатчик и положил его на прежнее место. Потом зевнул прямо Дервишу в лицо и пообещал:

— А гроб со цветомузыкой я закажу. Да. Для тебя.

Папа оскорбился. Громко хлопнул дверью и ушел. Тут же мне на шею бросилась Красотка Дина, облапила своими страстными, пахнущими сексом руками и проворковала:

— Ты такой смелый, Зося! Я тебя так хочу!

Смелый, ага. Черта с два. Я чувствовал, что у меня зуб на зуб не попадает, а руки отчаянно трясутся. Почему-то я боялся, что Папа прямо здесь решит начать военные действия. Глупо, конечно. Хотя бы потому, что численный перевес был не на его стороне и мои люди похоронили бы и Папу, и его телохранителей не отходя от кассы. Но мне-то на орехи все равно бы досталось. А я не люблю получать на орехи.

Но признаваться в этом Красотке, которая болталась у меня на шее и терлась бедрами о самые заветные места, я не собирался. Вместо этого протянул руку за спину, нащупал кнопку на двери и нажал ее, закрывая. Потом подтолкнул Дину к дивану, и, устроившись на ней поудобнее, принялся выжимать из себя неприятные ощущения, оставшиеся после визита Папы Дервиша.

— 2 –

Красотка снова выжала из меня все соки. Когда сил уже ни на что, кроме работы, не осталось, я сплавил ее в заднюю комнатку, расположенную за кабинетом. Там я обычно отдыхал от трудов праведных и не очень, попивая спиртное и прокручивая видешник. Потом я объявил по рации, что освободился и в случае надобности готов начать прием посетителей, и погряз в бумажках.

Звонить, суетиться, что-то добывая или пробивая, было сейчас выше моих сил. Но на канцелярию меня еще хватало. К тому же бумаг за месяц скопилось порядочно, и их надо было разгребать. Иначе, не смотря на различные связи, могли получиться неприятности. И я разгребал. И занимался этим до девяти часов.

Когда с пыльным занятием было покончено, я поднялся и прошел в комнатку к Дине. Она спала, фривольно растянувшись на тахте. Узкое платье задралось куда выше всяких приличий, а на столике рядом стояла почти пустая бутылка моего лучшего мартини.

Я полюбовался открывшемся мне зрелищем, но от секса решил воздержаться – надо и совесть поиметь, впереди еще целая трудовая ночь, и силы могли мне понадобиться в другом месте.

Забрав мартини, я вышел в кабинет и передал по рации, чтобы мне принесли ужин.

Достав из сейфа рюмку, я наполнил ее и собрался было выпить, когда в дверь затарабанили. Недовольно чертыхнувшись, я открыл ее.

В кабинет прошмыгнул некто, похожий на полусумасшедшего колобка, тут же растянулся на диване и, весьма довольный собой, сказал:

— Привет, Поросенок!

От неожиданности я едва не расплескал мартини и чуть не выронил стакан, но все-же удержался от этого, обернулся и, увидев, что это за свихнувшийся колобок, вздохнул с облегчением.

— Здорово, Князь.

— А я по делу, Поросенок, — сообщил он. – Устроишь нам вечерок через недельку? Только денег пока нет, но мы ж как-нибудь сочтемся, правда? Хочешь, мы твой бар так отреставрируем – пальчики оближешь?

— Да бар у меня пока держится, слава богу, — осторожности ради я все-таки постучал по дереву. – Но как-нибудь сочтемся. Сколько столиков заказываете?

— Весь зал, — Князь довольно хохотнул, гордясь произведенным эффектом.

— Весь зал?! – я все-таки расплескал мартини и, чтобы этого больше не повторялось, залпом заглотил стакан. Потом опомнился, достал вторую рюмку и наполнил ее. Повторил и себе, протянул выпивку Князю и поинтересовался: — Что это у вас за большая пьянка намечается?

— У Микстурыча серебрянная свадьба. Вот он братву со всего концерна и собирает, — пояснил Князь, принимая рюмку. — Только, Поросенок, чтобы все было тип-топ. Я имею в виду закуску, выпивку, музон.

— Устроить можно, — задумчиво проговорил я, почуяв большие выгоды из этого посещения. Прошел за стол, не забыв прихватить с собой мартини, уселся и добавил: — Только это будет стоить дороже отделки бара. Не ценишь.

— Ну, — Князь обиженно надул губы. — Мы тебе так отделаем, что всякие там «Хилтоны» и «Шератоны» от зависти сдохнут.

— Не стоит, — я махнул рукой. — У меня в баре, кроме братвы, всякая гопота собирается, ты же знаешь. Раскурочат вашу отделку в три дня. А что ж это — у Маикстурыча, и вдруг денег нет?

— А мы, Поросенок, умные. Мы, чтоб налоги не платить, все больше по бартеру работаем. Выгоднее, — Князь допил мартини и протянул рюмку за новой порцией. Я наполнил. Он принял исходное положение. — Я вот думаю. Заведи себе второй бар. Для элиты. А втом пусть гопа и собирается.

— Заведи, — буркнул я, подливая и себе. — Легко сказать. А у меня площадей нет.

— Третий этаж, — небрежно бросил он.

— Там какая-то адвокатская контора.

— Эх, Зося ты, Зося, — жалостливо сказал Князь, вынул из кармана сотовый телефон, набрал номер и, дождавшись ответа, заговорил: — Добрый день! Мне бы Кургузова услышать. Да, Княжинский. А, Вадимыч! Богат будешь, не узнал. Думал, это твой, окопный, как его, хранитель тела, что ли…

Я внутренне присвистнул. Хорош гусь! Так запросто общается с мэром, будто это и не мэр вовсе, а дружбан с детсадовских времен. Я Кургузова тоже знал, но разговаривать с ним так вот, запанибрата, остерегался — власть, все-таки. Хотя, разобраться, Князь на такой эффект и рассчитывал. Наверное.

— Тут дело вот в чем. У Микстурча через три дня серебряная свадьба. Через неделю вся наша братва собирается в ресторане. Большая пьянка. В курсе? Ха-ха. Вот я и звоню, чтобы ты был в курсе. У Поросенка, конечно. Будешь? Замечательно. Только одна просьба, Вадимыч. Поросенку расширяться надо, а сверху сидят какие-то адвокаты. Если сможешь, подсуетись, дорогой, дай буквоедам другое помещение. Окей? Шестой этаж для мэрии? конечно, какие проблемы. Ну, до встречи, дорогой!

Я выжидательно уставился на Князя, но тот уже набрал другой номер.

— Леночка? Целую губки, не эти, а другие… Ну ладно, ладно… Соедини меня с Микстурычем, золотко мое, платиновая моя, да я б тебе все титьки б обцеловал, если б разрешила… Нет, Микстурыч, это я не тебе, Ленке. Откуда? От Поросенка. Да, все хорошо. Только одно — надо Кургузому шестой этаж мебелью обставить, а потом Поросенку — он новый бар открывать собрался, элитный — отделку… При чем Кургузый? Помещение для бара сделает… Много на себя беру? На твое место мечу? Побойся бога, Микстурыч! Ты ж меня вот с таких вот… Ну да. Так ведь голова президентская у тебя, а у меня — так, только на замминистра тянет. Да мне и сейчас хорошо живется. Договорились? Все. Целуй Леночку. А что жена? Я не расскажу, гадом буду. Ну, удачи.

Князь сунул телефон в карман, весело глянул на меня.

— Вот так дела делать надо, Поросенок. В общем, можешь искать деньги и выкупать помещение у адвокатов. Мы тебе его отделаем, и все будет тип-топ. Всего неделю…

— Постой, — перебил я его. — Если такая петрушка получается, то лучше я на третий этаж ресторан передвину, а на втором бар устрою.

— Верно, согласился Князь и снова потянулся ко мне рюмкой. Тогда так. Мы тебе за неделю все на третьем этаже обделаем, потом за день со вторым этажом разберемся. И тебе не надо будет свою шарашку на перекур останавливать. все тип-топ… А старый-то козел, слышь, Мыкстурыч, боится, что я его подсижу. Наверное, опять со своей шлюшонкой поцапался, теперь зло на всех срывает. И ведь знает, что мне эта головная боль ни к чему. Я и так хорошо живу. Гуляю, и все тип-топ… А ты, я слышал, с Папой Дервишем поцапался. Правда?

— Где слышал? — безо всякого интереса спросил я. Мало ли где он мог слышать — земля слухами полнится. В одном я был уверен на все сто — Князь с Микстурычем и со всеми их связями будут пока держать мою сторону. По крайней мере, неделю. А за неделю все должно было уладиться.

— Встретил час назад Папу. Злой, как черт. Говорит, задницу тебе на немецкий крест самолично рвать будет, — Князь хохотнул. — Зря ты его обидел. Он сейчас и Абрама поднимет, и Камалова…

— Он намекал, что через неделю я собственное говно жрать буду под его чутким руководством, — как бы невзначай обронил я.

— Неделю… — Князь задумался. — Ну, недели ему, думается, не хватит. Мы в твоей забегаловке через неделю еще кутнем, не боись. — Он встал, поставил рюмку и протянул мне руку: — Ну, бывай.

Я ответил на рукопожатие и проводил его взглядом до двери. Неделю продержимся. А там видно будет.

— Помирились бы вы, мужики, — задержавшись у двери, обронил Князь через плечо. — А то Абрам, Алихан… Кишки у многих порваться могут.

— Скажи это Папе, это его затея, — посоветовал я, но было уже поздно — Князь скрылся за дверью.

Я задумчиво допил мартини прямо из горла. Вот, значит, на что рассчитывал Папа. Абрам… Это — Кац. Это — банки, это — финансы. Не знал, что папа под ним ходит. Алик Камалов — это рынки, это, опять-таки, деньги. Но про этого я, по крайней мере, знал.

Ничего. Микстурыч и его команда тоже многого стоят. Не зря Князь сказал, что неделю продержимся, как два пальца. А там — по обстановке.

Я поднялся, бросил пустую бутылку в корзину для бумаг и прошел в заднюю комнату.

Здесь ничего не изменилось, не считая того, что Дина во сне перевернулась на живот и платье, совершенно задравшись, обнажило круглую аппетитную попка, упакованную в черные кружевные трусики. Я подошел поближе и легко хлопнул Красотку по ягодицам. Хватит спать. Мне нужна разрядка.

-3-

Дважды разрядившись в Красотке, я оставил ее досыпать, а сам пошел вниз. Выходя в кабинет, ударил дверью в ухо официанта, который наконец-то принес мне ужин, и, по собственной инициативе, остался под дверью слушать страстные вопли Дины. Я ударил его по другому уху, для симметрии, выкинул из кабинета и сказал:

— Подслушивать — нехорошо.

— Мне писать заявление? — понуро спросил официант.

— Зачем? — удивился я. — Иди работай. Ты свое уже получил.

Он потер ушибленное ухо и отправился туда, куда я его послал. Я пошел туда же.

Спустившись вниз, я застал бар наполовину заполненным. Было еще рановато. Обычно народ подтягивался ближе к полуночи. Я уселся на свое обычное место, налил себе пива и принялся наблюдать. Ни Папы, ни его шестерок, естественно, не было и в помине.

Просидев в таком положении больше часа и выпив изрядное количество пива, я вдруг почувствовал, как вылазит из орбиты мой левый глаз: в бар, как ни в чем не бывало, вошел вчерашний паренек. Костюм на нем был другой, но тоже спортивный, да и сам он выглядел точно так же. Словно и не отправлял за ним Папа двух своих охламонов.

Он прошел между столиками к тому самому месту, которое облюбовал вчера, уселся и, подняв палец, поманил официанта.

Вадик, уже и не смотря на меня, хотя посетителя явно узнал, бросился выполнять заказ. Натурально, ни капли ума. Везет же людям.

На сей раз к такой же, как и вчера, бутылке водки, парень заказал яишницу о шести яйцах. Проголодался, стало быть. Я дождался, пока он оприходовал сто граммов и одно яйцо, выбрался из-за бара, подошел к нему и уселся рядом.

— Приветствую, — сказал он и потянулся щедрой рукой к бутылке с явным намерением опять начать меня спаивать.

— Не надо, — я жестом попытался остановить его, но он, пожав плечами и сказав:

— Как знаешь, — таки налил, но полный стакан, и сам залпом выпил. Хороша глотка! Если бы у меня не было такой же, я бы позавидовал. Но, поскольку у меня в данном случае был полный комплект, я ограничился тем, что стал наблюдать, как он увлеченно закусывает яишницей.

— Здорово ты вчера Папу Дервиша бороднул, — наконец сказал я.

Парень плутовато на меня взглядом поверх нанизанного на вилку желтка, но жевать не перестал. И отвечать, по-видимому, тоже не торопился. Я удивился и сделал еще один пробный заход:

— А что с теми двумя быками, которых Папа за тобой отправил?

На этот раз подействовало. Парень отложил вилку в сторону, откинулся на стуле и лениво проговорил:

— Ну, в двух словах, они меня догнали.

— И?.. — подбодрил я, поскольку услышанного мне, как ни странно, оказалось мало.

— А потом я пошел дальше.

— Ты не слишком разговорчивый чувак, а? — буркнул я полуобиженно-полувопросительно.

Он весело расхохотался, совершенно сбив меня с панталыку.

— Они — идиоты! Им же в костюмах ногами работать неудобно. Выше груди поднять бояться, потому что брюки лопнут, а идти по улице, когда вся мудь наружу — стыдно, потому что видно.

— Вполне разделяю их чувства, — сказал я.

Парень, видимо, продолжать не собирался, считая, что сказанного с лихвой хватит. Поэтому опять пришлось его подтолкнуть:

— Ты кто?

Он налил себе стакан водки, выпил, не закусывая, посмотрел на пустую тару в собственной руке, удивляясь, отчего это в ней так мало оказалось пойла, потом сказал, не поднимая головы:

— Тебе привет от Водоплава.

Я вздрогнул, потому что ожидал чего угодно, только не этого. Когда-то мы с Водоплавом были не разлей вода. Хотя я не знал, сколько будет дважды два даже при помощи пальцев, а он был лучшим физиком сначала в школе, а потом в институте. А потом он в один год как-то сразу стал сиротой, запил по-черному и вообще исчез из города. И я четырнадцать лет о нем ничего не слышал.

Переваривая новость, я сам налил себе водки, хлопнул, подождал, пока она проволится в желудок и устроится там поудобнее, и спросил:

— Как он? — Потом подумал и добавил: — Кто он? — потом еще подумал, и еще добавил: — где он?

— Сколько вопросов! — парень слегка взмахнул кистью руки. — Начну сначала: кто я? Я — его посланец. Кто он? Он сейчас не Водоплав, а Крикет, и довольно большая фигура. Где он — не знаю, возможно, завтра будет здесь. как он — это, конечно, по-разному. Временами хорошо, временами от Интерпола скрывается. По-моему, все.

— По-моему, тоже, — пробубнил я, с интересом разглядывая собственные пальцы. Ну, то, что Водоплав вдруг стал Крикетом — ничего удивительного. Я тоже Поросенком стал совсем недавно, когда бар открыл. То, что он завтра, возможно, будет здесь — заслуживает внимания, не более. А вот то, что его временами разыскивает Интерпол — это уже сенсация для моего маленького мирка. Такого я еще не слыхивал.

— А за что его Интерпол ищет? — подвел я итог своей бурной умственной деятельности.

Парень некоторое время посидел молча, потом взглянул на меня, прищурив один глаз, и спросил:

— Ты ведь тоже иногда темными делишками промышляешь?

Я поперхнулся было, но все-таки утвердительно кивнул головой. Кивок — штука тонкая, его к делу не подошьешь и за признание не выдашь.

— Вот из-за этого он меня к тебе и послал, — добавил парень, напуская еще больше туману.

— А дальше? — нетерпеливо поинтересовался я.

— Не знаю, — посланец пожал плечами. — Он хочет предложить тебе дело, с которого ты поимеешь солидный куш. Только сразу скажи мне, согласишься ты или нет, иначе встреча не состоится.

Солидный куш — это, подозреваю, много. А мне терять было нечего. Если меня прижать к ногтю, на божий свет и без того выплывет немало неприглядного. Только дело в том, что к ногтю меня не прижмут. Свои дела я делал чисто. И собирался продолжать делать так же. Потому я снова выпил водки, занюхал запястьем и сказал:

— Да. Соглашусь. Ты сказал, что Водоплав завтра будет здесь?

На мое плечо легла чья-то рука, и голос, прямое ее продолжение, прозвучал повыше уровня моей головы:

— Он еще сказал, что я теперь не Водоплав. Я теперь Крикет, Боря. Или, по старой памяти — Жора.

Голос я узнал сразу. Да и трудно было не узнать. Он почти не изменился, только юношеская напористость уступила место холодной вкрадчивости кобры. Но тембр и убедительность остались при нем. Но голос — голосом, а я, взглянув на руку, лежащую на моем плече и слегка ослепнув от блеска множества бриллиантов, перевел взгляд выше, узнавая лицо.

Да, это был, как ни странно, Водоплав, ныне Крикет. Лицо, в данный момент парившее над черным костюмом черт его знает сколькидолларовой стоимости, было лицом Жоры Водоплавина, моего приятеля, с которым мы впервые нажрались водки до блевоты. И физиономия его изменилась куда меньше голоса. Нет, то, что она принадлежит не девятнадцатилетнему пацану, а мужику за тридцать, определялось сразу. Но дело в том, что время оставило на нем только те следы, какие должно было оставить. Ничего лишнего — ни шрамов, ни морщин, ни мешков под глазами. Просто огрубела кожа, четче прорузались скулы да волосы отступили со лба.

— Не ожидал? — спросил он.

— Глупый вопрос, — ответил я. — Твой человек сказал, что ты будешь завтра.

— И у старухи бывает прореха, — усмехнулся Водоплав-Крикет, устраиваясь рядом. — Я опять опережаю график.

Я махнул рукой и рядом со мной из воздуха материализовался Вадик. Отсутствие мозгов у него с лихвой компенсировалось умением оказаться в нужное время в нужном месте. Далеко пойдет.

— Убери со столика, — сказал я. — И пусть сервируют по первому классу.

Вадику напрягаться не пришлось. Бутылку водки, стопки и блюдо с яишницей он унес за одну ходку.

— А ты, я вижу, неплохо живешь, — заметил Жора.

— Можно и лучше, — заметил я.

Повесть Водоплава

Парень посидел с нами от силы полчаса. Послушал воспоминания юности, интересные только мне и Водоплаву. Потом встал и, не попрощавшись, по-английски, удалился.

— Хороший пацан, — задумчиво проговорил Жора, посмотрев ему вслед. — Спортсмен первоклассный. Я его спонсор. Негласный. Самое интересное — он с преступным миром почти не связан. Только иногда у меня на посылках работает. И имя у него хорошее, чисто русское — Саня Синицын. Так что, если когда-нибудь станет знаменитым, то Ситницыеы войдут в моду.

— Ну, давай, — сказал я, разламывая крабью ногу. — Рассказывай, куда ты запропастился тогда?

— Куда? Не знаю. Я запил тогда со страшной силой. Может, белая горячка посещала, может, не раз — не помню. В себя пришел только через три месяца. В Сирии. Что ты на меня так вытаращился? Не знаю я, как меня туда занесло. Очнулся в каком-то парке, ни вещей, ни денег, все, что имел — все на мне было. Хорошо, что там климат теплый, на Ближнем Востоке.

Подумал я и понял, что надо домой пробираться. Оказалось, что пока пьяным в дымину жил, слов двадцать по-арабски выучил. Помогало первое время.

Потом я ограбил магазин и двинул через границу в Турцию. Там меня поймали. Нет, не пограничники. Какие-то лесные братья. Предложили денег и отправиться обратно, чтобы потом вернуться с определенным товаром. Мне нужны были деньги. Я еще раз перешел границу и вернулся. Потом еще. И еще.

Товар — оружие. Лесные братья — курдские повстанцы. Я с ними сработался. Потом подумал и понял, что глупо самому мотаться через границу, рисковать своей задницей. К тому времени я уже скопил сумму. Перебрался в Сирию, купил документы, поселился в приграничной деревушке. Дом — полная чаша. Три фальшивые жены под боком. У них там, конечно, социализм, но какой-то не такой. А в деревнях о нем и вовсе не слыхали.

и вот живу я, в ус не дую. На пограничников плюю. Меня русская сметка выручала. соорудил я радиодельтаплан. Раз в неделю — в грузовичок и на гору. Не гора, конечно — холм высокий, но у них горой назывался. Отправляю дельтаплан — и в город, якобы за товаром в свой магазин. Так и жил — четыре раза в месяц по дельтаплану, то есть по две тонны оружия, отправлял.

Что ты так смотришь? По пятьсот килограммов поднимали? Ну да, потому что с моторчиком был — дельталет по-научному. Ладно, долго рассказывать. Так я скопил капиталец. Часть — в Швейцарию. в банки. Часть — в нефтепромыслы кувейта и Саудовской. Лафа, а не жизнь.

Три года кайфовал. Потом однажды турки за курдов решили плотно взяться. Разбили в пух и прах в своей Турции, потом перебрались через границу — спецназ ихний — и давай в Сирии и Ираке мочить.

Какой-то ублюдок и на меня накапал. Сижу я вечерком, смотрю видик, и тут они давай мой дом штурмовать. Только турки — они и есть турки. У меня забор — три метра высотой, последний метр — железная решетка, я по ночам по ней напряжение в тысячу вольт пускал. Вот их человек пять и осталось на этой решетке висеть.

Сигнализация сработала. Я хватаю деньги, какие были, автомат в коридоре, женам кричу, чтобы хватали детей и бежали во всех направлениях, только бы убежать, а сам во двор — и давай поливать.

не знаю, сколько там было этих сраных спецназовцев, только все они там и остались. Я пять магазинов сменил, пока понял, что между домом и воротами никого нет. Тогда я — шасть к гаражу. А там какой-то идиот на собственной гранате подорвался. У гараж был — времянка, его разворотило к чертовой матери, как карточный домик. Смотрю — машине хана. Два колеса пробиты, все стекла — в пыль. Хрен с ними, со стеклами, хотя при ихних порядках хорошая машина и выглядеть должна хорошо. А вот колеса менять времени уже не осталось.

Тогда я жму на кнопочку, взрываю свою крюйсткамеру, и бегу, как есть, к воротам. Рвануло — будь здоров. Вряд ли внутри двора кто живой остался. До сих пор не знаю, что с женами и детьми стало. Хотя — должны были успеть смыться, пока я с автоматом баловался.

Выскакиваю за ворота — а там еще двое. Только у них, по ходу, приказ — брать меня живым. Немного не подрасчитали. Я одному — прикладом в зубы — тот с катушек. Второму — ствол в рот — и на курок. Тоже готов кондитер. Тут я и подумал, что пора бы ноги делать. Только чувствую — сзади еще один пристраивается и все норовит ребром ладони по шее треснуть. Чтобы с первого раза, значит. Не получилось — я автомат-то на плечо успел закинуть. Его-то этот спецназовец с плеча сшиб, а больше сделать ничего не успел — я развернулся и носком ему прямо в яйца заехал. Знаешь, как по мячу бьют те, кто в первый раз. Пыром. Вот и я так. Не знаю, куда я их этому спецназовцу вогнал — может, в горло, а может, и из ушей повылазили. Я разбираться не стал: развернулся — и подавай бог ноги.

В общем, добрался кое-как до Дамаска. Сбрил бороду, усы — не узнать. Стал наводить справки. Узнал, что вся сирийская полиция поставлена на уши. Ищут. Меня — в том числе. А у меня бабок — в обрез. Покупаю германский паспорт, на последние деньги — билет до Франкфурта — и туда.

Прилетаю — опять гол, как сокол. Только в Германии хорошо — люди честные. Наворовал я себе денег — и в Швейцарию, счета опустошать. Нефтяные деньги, сам понимаешь, накрылись, поэтому я и подался поближе к банкам.

Ну, в общем, стал я опять обживаться. Слетал в Турцию, прошелся по старым связям. Только двое уцелели — остальных замели. Основательно турки поработали. Впрочем, они каждый раз основательно работают, только толку нет.

Так вот, меня эти лесные братья чуть ли не за грудки схватили — оружие надо. Много. Вернулся я в Германию и начал мосты наводить. Навел. Зажил. Хорошо зажил. Пять лет жил. За это время на меня и другие бригады выходить начали. Какие-то китайцы, негры, латинос. В общем, шестнадцати группировкам оружие поставлял.

И все бы ничего, да я борзеть начал — заводик свой завел, клепал по мелочи. Автоматики, пистолетики, гранатометики. По заводику меня и вычислили. Возвращаюсь я из этой, как ее… Руанды, а меня тут же у трапа, под белы рученьки — разрешите вам, господин Свенссон, доложить, что вы арестованы. Будьте любезны следовать за нами. И наручники на запястьях — щелк!

Только они меня до тюрьмы не довезли. Посадили, как идиоты, в легковой мерседес, две машины сопровождения — и по центру города, петухи гордые. А я по дороге сознание потерял. Пока они со мной возились — на заднем сиденье вдвоем третьего ворочать неудобно, а останавливаться — инструкции не позволяют, я глаз открыл, потом, незаметно, дверцу, заехал затылком в лицо одному, сорвал с его пояса пистолет и ключи от наручников, лягнул второго в живот и выпрыгнул.

Они остановились, конечно. Только куда там! Центр города, народу — тьма, стрелять боятся, а передо мной люди расступаются, — пистолет же в руках, хоть и в кобуре, — и за спиной опять сходятся — интересно посмотреть, что я дальше делать буду. А я до супермаркета добежал, за угол свернул, шаг сбавил, ствол в урну выкинул и в магазин зашел.

Там народу — уйма. Я руки на груди скрестил, чтобы наручники в глаза не бросались, и быстрым шагом — в одежный отдел. С озабоченным видом, все, как полагается. Затерялся среди пиджаков, браслеты снял, в какой-то костюм во внутренний карман вместе с ключом засунул. В качестве подарка.

Дальше — дело техники. Купил новый костюм, тут же переоделся, старый — в пакет и в мусорку. На нос — темные очки. Спокойным шагом вышел на улицу и пошел куда глаза глядят.

А глядели они во Францию. Только меня и оттуда через год нагнали. В общем, помотался я, пока Интерпол на хвосте сидел. Сейчас вот, уже три года — русский. Причем, под старой фамилией. Ну, как?

-4-

Я задумчиво шкрябал вилкой по поверхности стола. Не сказать, чтобы я изнывал от зависти к Водоплаву-Крикету. Но и обратное утверждать было бы неправдой. Как всякий мужик, я временами мечтал о приключениях (роефлекс, укоренившийся со времен книжек о Дартаньяне и Чингачгуке). А потому весьма ревниво относился к тем, кто преуспел на этом поприще больше меня.

Жора преуспел. Слушая его рассказ, я не усомнился ни в одном слове. Слишком буднично все это вылетало из него. Слишком много пробелов и неясностей, которые он опускал, как само собой разумеющиеся. Выдумай он все это — и его рассказ удлиннился бы как минимум вдвое.

— Значит, ты предлагаешь мне сейчас оружием торговать? — уточнил я наконец.

— Верно, — он отхлебнул из высокого коктейльного бокала. — За что я тебя всегда уважал — так это за деловую хватку.

— Мило, кивнул я и задумался. Потом тряхнул головой и предостерег: — Только учти, что я этим делом никогда не занимался. Даже не знаю, с какого бока к нему подступиться. Что для этого нужно. И потом — будет ли спрос?

— Будет, — уверенно кивнул он. — На этот товар спрос всегда есть. Поэтому я и хочу целую цепочку сделать, отсюда — и до Владивостока. Там — Китай, Индокитай, латинос, опять же. А этим сколько не давай — все мало. Так что ты, Борек, еще и перевалочным пунктом станешь. Тоже не бесплатно, разумеется. За каждый проданный ствол будешь иметь пятьнадцать процентов. Со своими посредниками сам рассчитываться будешь (http://posredniki.info/shopogol/). За транзит — два процента со ствола.

— Щедр, — не удержался я.

— Зря ты, — он поморщился. — Если учесть, какие партии через тебя проходить будут, то и с двумя процентами ты будешь на руках иметь по 20-30 штук зеленью. Думаю, хватит. А мне, извини, и с другими перевалочниками рассчитываться надо будет. Не ты один.

— Да я не в том смысле, — обиделся я. — Просто никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. А у тебя сил-то хватит такое количество товара поставлять?

Жора расхохотался, хлопнул меня по плечу и, наклонившись к самому уху, прошептал:

— У меня два заводика в Подмосковье работают и один — под Питером. Еще два строятся. Так что сил хватит, не переживай.

— Круто взялся, — согласился я. — А мне-то с чего начинать?

— Ну, тут все просто, — он откинулся на стуле, скрестил руки на пузе и сказал: — Сеть перепродавцов. Я не думаю, что ты сам собираешься бегать по городу и предлагать всем автоматы.

— Я тоже не уверен.

— Заметано. Второе — у тебя должно быть два склада. Один — для местного рынка, второй — перевалочный. Вот, пожалуй, и все.

— А какой величины должны быть склады?

— В принципе, это не склады, — задумчиво протянул он. — Скорее, тайнички. Такие, чтобы в местном можно было разместить контейнер в стандартных армейский винтовочных ящиках. Другой тары у меня, извини, нет. В транзитном — контейнеров пять.

— Так, — я быстро прикинул возможности своего кармана. По всему выходило, что чем скорее я возьмусь за дело, тем лучше. О таких доходах я и не мечтал. — Когда мне ждать первую партию товара?

— Ну, ты же понимаешь, что на пустое место я тебе ничего поставлять не буду. Подготовь склады, наладь сеть. Как только — так сразу… Желательно, чтобы в течение недели.

— Это все замечательно, — я задумчиво постучал ногтем указательного пальца по столу. — Деньги, оружие и прочее. Я, конечно, согласен. Только… Вчера этот твой спортсмен Саня устроил мне серьезные неприятности. А сегодня мне объявили войну. И на этой неделе должны произойти главные события.

Крикет нахмурился и, вынув сигарету, закурил. Я последовал его примеру. После пятой затяжки, выпустив дым куда-то вбок и сбив на лету и без того одуревшего от винно-водочных испарений комара, он бросил довольно раздраженно:

— Саня мне ничего не говорил об этом. Хотя мог бы.

— Может, значения не придал, — пояснил я. — Для него все дело закончилось обычной дракой, а об остальном он не знал. Я ему не рассказывал.

— Неосторожный парень, — констатировал Жора. — Кто же тебе решил войну объявить?

— Некто Папа Дервиш.

— Не слыхал про такого.

— В твое время он был обычным шестеркой. Это сейчас подрос.

— Крут?

— Не знаю. Как я. А я крут? Не знаю. Но за ним большие люди стоят.

— И как ты шансы оцениваешь? Если хреново — так и говори. Чем смогу — помогу. Мне ты в этом деле позарез нужен. У тебя тут и связи вроде бы есть, и бизнес, а значит, и внимание к твоим доходам будет не особенное. Так что я за тебя горой встану. Говори.

— Шансы, думаю, фифтит-фифти, — я повертел в руках сигарету. — Точнее сказать сейчас не могу. У меня тоже прикрытие нехилое. Так что чья возьмет — неизвестно. А со складами я вопрос постараюсь в ближайшее время утрясти. И с посредниками.

— Добро, — он зевнул, потянулся, поднялся. — Я спать, наверное, пойду. Умаялся что-то за день с непривычки. Даже удивительно. А к тебе завтра заскочу. Ну, бывай.

— Постарайся часа в три подойти, — сказал я ему. — Сюда. Утром я отсыпаюсь и меня из постели не выудишь.

Проводив Крикета взглядом, я раздавил сигарету в пепельнице и обернулся в поисках Вадика. Тот своим потрясающим шестым чувством уже уловил, что нужен мне, и проявился рядом с проворством молодой крысы.

Я с интересом посмотрел на него. Занятный тип. С виду похож на голубого, но явно не голубой. Качок. Пытается сойти за блатного, что у него иногда получается, иногда — нет, и тогда он по неделе мажет лицо пудрой, чтобы скрыть синяки. Откровенно говоря, я таких недолюбливал с детства, ибо они жили по принципу — всякому нужно понравиться. Что называется, без мыла в жопу.

Вадика я терпел и даже испытывал к нему нечто вроде дружбы оттого, что он этому принципу не следовал. Просто был такой от природы, и его вины в том не было. Собака и волк тоже похожи, но одного любят, а другого ненавидят, и ни тот ни другой не виноваты в том, что похожи. Так и с Вадиком.

— Хочешь, Вадик, много денег поиметь? — спросил я.

— А кто ж не хочет? — просто ответил он. Действительно, куда ж проще. Все хочут. Вот, я хочу. И жора Крикет хочет. Естественно, что и Вадик их тоже хочет. Хочут все — не у всех получается.

— Тогда раздобудь мне десять человек бомжей. Шара есть. И чем скорее, тем лучше. Можно прямо сейчас, если сможешь.

Вадик сморщил лицо от напряжения. Видимо, собирался с мыслями. Это было нелегко, потому что мыслей-то как раз и не было.

— Сумею, — наконец выдавил он таким голосом, словно в туалете побеждал запор. Потом подумал еще и добавил: — Только после шести. Моя же работа в шесть заканчивается?

Это был тонкий намек в стиле всех идиотов мира. И я уловил его.

— Ладно, можешь заняться этим прямо сейчас. Доставишь их сюда, и прямиком ко мне, наверх — объясню дальнейшую задачу.

Вадик важно кивнул, развернулся и убежал. Очевидно, переодеваться.

Я поднялся наверх, вошел в кабинет и чертыхнулся. Надо было предупредить его, чтобы он не вздумал тащить это отребье через весь клуб, а то с него станется.

Галопом добежав до лестницы, я успел заметить, как исчезла в дверях спина Вадика, и безнадежно махнул рукой. Как раз тот случай, про который говорят — заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет. Намекни Вадику на возможность заработать — только его и видели.

-5-

Я лежал на диване и, уставившись в потолок, со всех сторон обсасывал ситуацию. Этакий любовный треугольник — война с Папой Дервишем, расширение своего заведения и новый бизнес напару с другом детства Жорой. На все-про все дана неделя. Было, о чем подумать.

Поперек дивана, а значит, и поперек меня, лежала Красотка Дина. Ее голова довольно уютно и совершенно по-хозяйски расположилась на моем животе. Красотка смотрела видик. Когда я поднялся к себе, она кинулась мне на шею и чуть не изнасиловала, между делом успев объяснить, что, проснувшись, хотела спуститься ко мне, но ее не пустили, сказав, что у меня важный разговор и она не стала мешать.

трахаться я не стал, и не потому, что устал, был сыт и пьян и хотел спать, — просто не мог себе представить, что еще что-то смогу после стольких заходов днем, причем на одну и ту же посадочную площадку. Объяснять все это Дине, однако, не стал, сказав просто, что не стоит. По этой причине она — в качестве замены — включила видик и сейчас с удовольствием наблюдала, как два гомосексуалиста занимались лесбийской любовью. Время от времени она просовывала руку мне в ширинку, проверяя — не встал ли. Нет, не вставал. Очевидно, Папа был гораздо больше, чем наполовину импотент, если довел ее до такого голодного состояния. Что за жизнь? Сплошные извращения вокруг. И некуда деться.

Вадик ворвался, как всегда, неожиданно. Не знаю, как это у него получается, и не берусь объяснить. Но факт остается фактом — он выбрал самый неподходящий момент. Красотка в очередной раз запустила руку в мои брюки, а другой рукой принялась интенсивно поглаживать свой лобок поверх платья, очевидно, представляя себя на месте одного из гомиков с экрана.

В этот-то момент дверь и открылась. Появившийся на пороге Вадик радостно гаркнул:

— Я их привез, шеф!

Потом разглядел, в какой позиции находятся руки Дины, крякнул и посуровел с лица.

Дина, впрочем, не смутилась. Из моих штанов она конечность вытащила, и даже приподнялся голову, когда я вставал с дивана. Но себя поглаживать не перестала — я убедился в этом, когда обернулся с порога. Ее рука двигалась все энергичнее и энергичнее. Дело приближалось к финалу. На экране один из педиков вытянул ногу, вытаращил глаза и обильно кончил.

Я вытолкал Вадика в кабинет, не став досматривать, что произошло в этот момент с Диной, и довольно зло спросил:

— Тебя в детстве не учили стучаться? Не стучать, а именно стучаться?

— Я думал, срочное дело… — протянул Вадик, покраснев до корней волос. Потом вдруг подмигнул мне и прошептал заговорщицки: — А она ничего. Я тебе, шеф, завидую. Сам бы вдул.

Я расхохотался. Парень — сама непосредственность. Как соломинка в жопе лягушки.

— Как-нибудь подарю ее фотографию в полный рост, — пообещал я. — Передернешь перед сном. — И, достав из стола бутылку, налил — сначала себе, а потом и ему. — Сколько человек ты привез?

— Десять, как и говорилось, — ответил он, схватил стопку и залпом выпил. Балда. Никаких манер. Пьет, что твой ямщик на морозе.

— Где они?

— На улице, около моей машины.

Я мелкими глоточками выпил виски, смакуя, и жестом показал ему: «Пошли!».

Вадик понял, поднялся и вышел. Я — за ним. Из задней комнаты донесся громкий стон оргазма. Кончила Дина. Надо будет иметь в виду, что она громко кончает, подумал я и закрыл дверь.

Посетители ресторана проводили нашу парочку удивленными взглядами. Наверняка слышали вопль оргазма и теперь решали, кому он принадлежал. Ни я, ни Вадик в роли бурно кончающих не смотрелись.

С каменными мордами мы прошли между столиками, спустились по лестнице и вышли на улицу. Свежий осенний ветерок сыпанул мне в лицо пригоршню осеннего холода, и это спасло меня от шока при виде десяти живописных личностей. Представшие передо мной у входа в собственный кабак нормальным людям являются обычно в страшном сне. Впрочем, их знают все — родителями пугают таким в детстве: «А вот придет злой дядька и заберет тебя…». Почему-то злые дядьки в нежном возрасте представляются именно такими. Уже потом, взрослея, мы понимаем, что всей их злобности — грош цена. Обыкновенные пропойцы, готовые за бутылку разгрузить вагон угля. Ну, или пообещать разгрузить…

Я оглядел их. Взглядом взрослого мужика — восхищаясь их живописности, а отнюдь не боясь дикого вида. Потом усмехнулся и сказал:

— Работа есть, мужики. Вы как?

Промолчали. Двое нерешительно переступили с ноги на ногу, и только один что-то неразборчиво буркнул.

— Ясно, — кивнул я и принялся развивать свою мысль: — Работка не сахар, дня три придется попахать, как лосям. В две смены, без перерыва. Жратву и пойло поставляю я, не обижу. По бутылке в день на человека. Думаю, нормально. Только уговор: пить после работы, с устатку. Ну, что?

— как с бабками, командир? — прохрипел кто-то.

— Без проблем. Десять лимонов сразу по окончании. Делить будете сами, по своему усмотрению.

Обрадовались. Зашевелились. Завертели головами. Я еще раз внимательно осмотрел их. Справятся? Должны. Здоровые лбы, хоть и испитые. Кивнул головой и скомандовал:

— Тогда в машину.

Бомжи быстро погрузились в Вадиковский микроавтобус, полез было за баранку и сам Вадик, но я схватил его за рукав, выдернул наружу и захлопнул дверцу, чтобы сидящие в салоне не услышали голосов.

— Говори быстро: денег хочешь?

— Ну…

— У тебя гараж есть?

— Да, — аж светится от гордости.

— А погреб в нем?

— Имеется.

— Какие размеры?

— Два на два и два в высоту.

— Маловато.

— А что нужно?

— Тайник нужен. Примерно на пять стандартных железнодорожных контейнеров.

— Пусть тогда скалу долбят, — Вадик обнажил в улыбке нереально белые и ровные зубы. — У меня вместо задней стенки — скала, гараж задницей прямо в гору вперся. Пусть пещеру и долбят.

— И то верно, — я удивился. Дурак-то дурак, а умные мысли иногда рожает. — Поехали.

Мы устроились на передних сиденьях и поехали на место. У гаража Вадик выгрузил контингент, открыл ворота, вошел вовнутрь и включил свет. Следом за Вадиком вошли бомжи, последним — я.

Мой старший официант неожиданно оказался хорошим хозяйственником, взял с полки банку краски, нарисовал на стене прямоугольник и объяснил:

— В общем, так, братва. Долбите дверь, оставляете стену примерно в полметра, а дальше — ковыряете, пока… Ну, это потом — я приеду и скажу, когда стоп. В глубину долбите сколько угодно, главное, чтобы общая высота не меньше трех метров была.

Бомжи приуныли. Кто-то тяжело вздохнул.

— Ничего, мужики, не робейте, — утешил Вадик. — Камень старый, крошится. Колоть его легко будет. Да, и еще. Щебенку на улицу не выносите, складывайте прямо здесь.

— а где отдыхать будем, командир? — спросил кто-то.

— Матрасы привезу. Вопросы есть? Тогда за дело, — и Вадик указал в угол, где в кучу был свален шанцевый инструмент — лопаты, кирка, три старых гнутых лома.

Бомжи, кряхтя суставами, потянулись в угол. Мы с Вадиком вышли на улицу.

— Все правильно сделал? — поинтересовался он.

— Молодец, — похвалил я. — А со щебнем-то как?

— А-а! — он махнул рукой. — Шуряку скажу. Все равно без работы сидит. Пусть заезжает и вывозит. У него грузовичок. Правда, заплатить придется.

— Заплатим, — успокоил я.

— Шеф, — он нерешительно глянул на меня, потом уставился на свои ноги, — если не секрет, чем заниматься будем?

Я прищурился и посмотрел на него. Выдержит или сдрейфит? Оболдуй. Значит, должен выдержать.

— оружием.

— Ну да?! — его глаза округлились.

— кстати, если уж разговор зашел. Ты ведь местный, со шпаной всякой якшаешься. У тебя кто-нибудь интересовался на предмет ствол приобрести?

— Бывало. Только я уже не помню, кто. Да я и не знал, где.

— Ну и правильно, — я хлопнул его по плечу. — И дальше не знай. Оружие будут продавцы продавать. А мы с тобой — навар делить. Нормально?

— Нормально, — он расцвел. Эта мысль пришлась ему по душе.

— Тогда поехали.

-6-

Крикет появился в баре ровно в три часа, как мы и договаривались. Сияя элегантностью, словно Буратино, в первый раз отправившийся в школу, он решительно прошел через весь зал и посоветовал охраннику вызвать меня.

Я в это время сидел в кабинете, пил виски «Канэдиэн клаб» и пытался сообразить, какую еще позу мы с Красоткой Диной не опробовали за эти дни. Но — то ли память мне изменяла, то ли мы действительно сделали все, что могли. Ничего нового мне в голову не приходило. Поэтому я испытал даже некоторое облегчение, когда лежащая на столе рация издала весьма немелодичный треск, в котором слышалось, что кто-то там вызывает первого.

Нажав на кнопочку, я бросил в микрофон:

— Первый на связи.

— Это вахта, босс, — прохрипела рация. — К вам тут какой-то парень, говорит, вы с ним договаривались.

Все-таки без Вадика, хоть он и глуп местами, тяжеловато. Тот знал в лицо почти всех нужных людей города и при необходимости сам решал, пускать их ко мне или нет. Но Вадик, всю ночь провозившийся с устройством быта и работы бомжей, получил заслуженный выходной и теперь отсыпался дома. Отдуваться приходилось мне самому.

— Опиши его, — потребовал я.

— Зеленый пиджак, черные брюки…

— Лицо опиши!

— Лицо как лицо. На месте лицо.

Это мне ни о чем не говорило. Очень редко можно встретить человека, у которого лицо не на месте. Я, во всяком случае, таких еще не видел. А в подобном прикиде — зеленый пиджак и черные брюки — мог появиться кто угодно. Поэтому я уже начал терять терпение, когда охранник наконец сказал что-то стоящее:

— Он говорит, что его зовут Крикет. Что мне с ним делать.

— Проводи ко мне в кабинет! — я отключил рацию. Бывают же бараны на свете!

Жора появился в кабинете, лыбясь до ушей.

— Хорошо тебя охраняют. Прямо как Центробанк. Можно ничего не бояться.

— Можно и не бояться, — согласился я. — Но лучше не рисковать. Береженого бог бережет.

— Бережет, — согласился он, устраиваясь на диване. — Плесни-ка и мне капельку.

Я протянул ему бутылку и чистый стакан, посмотрел, как он наполнил его до краев и залпом выпил, и сказал:

— У меня полный порядок. Большой склад будет готов через пару дней максимум, так что можешь подвозить первую партию.

— Большой? — переспросил он, снова наполняя стакан. — Для местной торговли нужно маленький. Незачем зря светиться.

— Уж больно место хорошее, — объяснил я. — Если устроить там маленький, то потом башку сверну — не додумаюсь, где делать большой. А так — проще. К тому же мы только начинаем, никто и знать ничего не знает. Вот и пусть товар там первое время полежит.

— Убедил, — кивнул Крикет. — Чему я в тебе, Борек, всегда завидовал, так это деловой сметке. У меня с ней туго.

— Да уж, — хмыкнул я. — Прибедняться ты мастер.

— Нет, правда, — он сделал честные глаза. — Только вот еще что. Я ведь тебе говорил, что, кроме тайничков еще и сеть сбыта нужна. Как у тебя с ней?

— Порядок, — успокоил я. — У меня на мелкую сошку столько компры, что они все до одного на меня пахать будут. Никто и не вякнет.

— Опасно, — Жора покачал головой, — с самого начала брать людей на испуг. Потом припомнить могут.

Тут я взорвался. Не выдержал. Подумайте, какой осторожный, а?! А если меня обстоятельства вынуждают?

— Кто не рискует, Водоплав, тот не пьет шампанского. А кто пьет, тот все равно рискует. Цирроз печени заработать, к примеру. Так что не в этом дело. Они будут на меня работать, вот что главное. И, если честно, у меня выхода нет. Я тебе говорил, что твой парень здесь международный конфликт устроил, и я теперь — воюющая сторона? Так что с позиции дружбы мне посредников заводить — долгая песня.

— говорил ты о войне, — согласился он. — Что-то про какого-то типа, то ли брахмана, то ли шамана, точно не помню.

— Папа Дервиш, — напомнил я.

— Вот-вот, — согласился он. — Еще ты говорил, что за ним какие-то крутые люди стоят. Кто, если не секрет? Помогу, если смогу.

— Да какой тут секрет, — промямлил я. Война с папой мне была нужна, как собаке пятая лапа, поэтому я ухватился за предложение. Чем черт не шутит, может, действительно поможет. — Абрам Кац и Камалов.

— Камалова не знаю, — Жора пожевал губами и вдруг довольно улыбнулся: — А вот с Абрашей знаком. У тебя есть его телефон?

— Нет.

— Черт, — он вынул из кармана записную книжку. — Придется искать. — Впрочем долго искать ему не пришлось. — Это ведь Сибцветметбанк? — Я кивнул, и он открыл книжку на букве «б». Поводил пальцем, хмыкнул: — Ну, вот и порядок. — Придвинул к себе телефон, набрал номер и, дождавшись, когда трубку на том конце снимут, оскалил зубы. — Абраша? Здорово, чертяка. А ты догадайся с трех раз. Не хочешь? Тогда скажу — Жора Крикет. Ну, привет еще раз.

Я вот по какому делу звоню, Абраша. Тут до меня дошли слухи, что одна немецкая фармацевтическая компания выкинет на Токийскую биржу изрядный кусок своих акций. Ты понял? Нет, не контрольный пакет, но кусок изрядный. А дело в том, что у меня уже есть десять процентов. Просекаешь? Молодец. Почему звоню? А ты не догадываешься? Я один такую операцию не потяну. А за тобой — банк. Обижаешь, дорогой, я по мелочам не размениваюсь. Фирма солидная. Значит, договорились? Операция будет месяца через четыре. Ну, мы с тобой еще встретимся, тогда и переговорим подробнее.

И еще один вопрос, Абраша. Опять же, слухи, но тем не менее. Я слышал, что у вас в городе назревает большая возня. И ты хочешь какого-то Папу своим задом прикрыть. Мне есть дело, Абраша, я в городе. Откуда звоню? От Бори. Какого такого Полросенка?! — он удивленно кивнул на меня. — Ты, что ли, Поросенок? — Я кивнул. — Ну да, от Поросенка. Вот я и хочу тебе сказать, Абраша — не на ту сторону становишься. Этот Поросенок мне друг с детской коляски, а теперь еще и деловой партнер. Так что ему большая возня ни к чему.

Я с интересом рассматривал Крикета. Кац — самый богатый человек в городе, у него влиятельные друзья по всему свету, как горох, раскиданы, а Жора с ним так по свойски разговаривает, что даже зависть берет.

И вдруг он меня совершенно удивил. С лица исчезла всякая любезность, оно стало резким, как молния на фоне тучи, даже голос изменился, врываясь в трубку порывами антарктической бури:

— А я сказал, что эта война не нужна. Ни Поросенку, ни тебе. И если я узнаю, что этот самый хрен моржовый, который Папа, твоими деньгами пользуется, то на следующий день ты на хлеб своим горбом зарабатывать будешь. Если сможешь.

Ну что ты, Абраша, я не злюсь, — голос Крикета опять изменился, стал теплым и дружелюбным. — Просто решил позвонить, посоветоваться. Камалов? Ну да, слышал. Да бог с ним, с Камаловым. Как-нибудь, думаю, сами разберутся. А на тебя я, стало быть, могу рассчитывать? Чудненько. Удачи, Абраша!

Он положил трубку, откинулся на спинку дивана и взял стакан.

— Вот так. Больше, извини, ничего сделать не могу. Камалова я не знаю, но не думаю, что это проблема большая, чем Абраша Кац. Так что можно сказать, половину груза с твоей души я снял. Со второй половиной сам разбирайся.

Я был ошарашен. Запугать Каца по телефону — это что-то да значит. Честно говоря, не предполагал, что Жора имеет такой вес. А Камалов… Не такая уж и крупная фигура, этот Камалов. В городе его знали куда меньше, чем Абрама. Разве только те, кто торговал на его рынках. Но на моей стороне, через Микстурыча, была козырная карта этого бизнеса — городские власти. Стоит им захотеть, и Камалову перекроют кислород. —

— Да, — сказал я. — Думаю, с остальным я управлюсь.

— А где ты думаешь малый склад разместить? — поинтересовался Жора.

— На третьем этаже, — отозвался я. — Выкупаю его на днях. Буду делать там ресторан. Со второго этажа переносить. А здесь будет бар для элиты. Поскольку ресторан ночной, то днем, естественно, будет закрыт. Можно будет и складировать и расскладировать, что угодно. Просто стены потолще сделать.

— Только чтобы в глаза не бросалось, — хмыкнул он.

— Само собой. Что там с первой партией?

— Сбыт точно наладишь?

— Сказал же! — я слегка обиделся.

— Жди. Через три дня подойдет грузовичок-двухтонка. Прямо к твоей забегаловке. Примерно в девять вечера, чтобы разгружать можно было. У тебя же большой склад не в этом здании? — и, видя, что я отрицательно мотнул головой, продолжил: — То же самое и с транзитными поставками будет. Два раза в неделю по грузовичку. Конечно, не полностью оружием втаренные, для отвода глаз и другой товар будет. У тебя такое заведение, что заподозрить трудно. А когда оборудуешь третий этаж — дашь знать. Сменим график, чтобы днем таскать, публику не шокировать. Договорились?

— Да.

Мы потрепались еще немного о том-о сем, выпили на посошок, потом он встал и протянул мне руку:

— Значит, не забудь: через три дня в девять часов. Шофер скажет, что от меня. И наладь сбыт к этому времени, будь добр.

-7-

А на следующее утро началось. Вернее, началось-то все раньше — именно с того вечера, с которого начал и я, когда парень с простой русской фамилией Синицин появился в моем баре и нахамил обидчивому папе Дервишу. Просто в это утро события перешли в активную фазу.

В девять утра — кошмар и даже больше, поскольку застать меня бодрствующим в это время — затея безнадежная — зазвонил телефон. Я долго игнорировал его нудную трель, но, поскольку аппарат стоял в непосредственной близости к изголовью, а именно — на прикроватной тумбе, то и звонил он мне прямо в ухо.

не выдержав его настойчивости, я схватил трубку и прохрипел в нее севшим ото сна голосом:

— Да!!!

— Зося? — раздался в трубке радостный голос. — Зося, это Князь говорит. Хочешь последний анекдот из жизни нашего славного города?

Я посмотрел на часы, увидел, в каком положении находятся стрелки, ужаснулся и сказал:

— Давай. Про Василия Ивановича?

— Нет, про евреев. Зося, ты сейчас кипятком писаться начнешь, — предупредил он. — Лучше присядь. А еще лучше — приляг.

— Я и не вставал, — заметил я.

— Я тебя разбудил? — наконец дошло до него. — Извини, я не знал. Так вот, об анекдоте. Нет, ты лучше держись за что-нибудь, а то с кровати гробанешься, синяки на коленках будут.

— Я за титьку держусь, — буркнул я. — Подойдет?

— Самое то. Так вот, твои заклятые друзья поссорились. Еврей с Камаловым. Два часа назад люди Алихана грохнули Каца, когда он ехал на работу. Прямо на Набережной, — он сделал паузу, наслаждаясь эффектом, потом спросил: — Ну как? Здорово, да?

— Не то слово, — просипел я, соображая, что хуже такого развития событий и придумать-то ничего нельзя.

— Это еще не все, — продолжал Князь, подхихикивая себе в трубку для аккомпанемента. — Дело было около Волынского моста, они еврейчика из гранатомета расстреляли. Только там, на месте, ментик какой-то идейный оказался. И он огонь на поражение открыл. Камаловские отморозки попытались ноги сделать, так он им все шины наглушняк расхерачил. Ну, они с моста — ласточкой. Один захлебнулся, двое других плавать умели. Так что теперь им в ментуре зубы кодексом начищают. просекаешь, чем это пахнет?

— просекаю, — сказал я.

— Один-ноль в нашу пользу, — радостно закончил он. Вернее, это он думал, что закончил. Но я его разочаровал.

— Один-один. Князь, это не наша победа.

— Да ты что, Поросенок? Не рад, что твои дружки поцапались?! Мы ж теперь вдвое спокойнее жить будем!

Абрам уже не играл на их стороне, — прервал я его.

— Не понял.

— Ему вчера позвонили и пояснили, что он не на ту лошадь ставит. Он все понял.

— А почему я не в курсе?

— Наверное, забыли в известность поставить, — язвительно заметил я.

— Это точно? Черт! Так он что, решил делать ставку на тебя? — голос у Князя был явно перевозбужденный.

— Не знаю. Но, как минимум, собирался держать нейтралитет.

— Черт, Поросенок, ты хоть понимаешь, что это значит?! — заорал он. как будто я самый тупой и мне отдельные пояснения нужны!

— Да, — сказал я. — Понимаю.

— Ни хрена ты не понимаешь! Это значит, что война уже началась! Они пошли в атаку! — и бросил трубку. Расстроился. Понятное дело. Я тоже.

Послушав некоторое время губки, я с размаху насадил трубку на рычаги. Телефон жалобно звякнул. Под столом с перепугу сдох таракан.

— Что там? — сонным голосом спросила Красотка Дина.

— Полный абзац! — сказал я. — Два часа назад убили Абрама Каца.

— Ну и что? — лениво осведомилась она. — Ты-то живой.

— Пока да, — согласился я, чувствуя в животе настоятельную необходимость уединиться в туалете и разработать тактико-стратегический план поведения в условиях активных военных действий.

— Тогда чего расстраиваться? — она медленно и со вкусом потянулась.

— Да так, — на ходу выдумал я отговорку. — Хотел у него ссуду на расширение клуба прихватить.

— Ну и что? — снова спросила она. — Возьмешь у кого-нибудь другого.

Мне, вообще, нравятся люди, которые, ни хрена не понимая в каком-то деле, лезут к другим со своими ценными советами. Таким море по колено, они по любому округу в депутаты пройдут.

Ни слова не ответив Дине, я встал и пошел в туалет — обдумывать стратегию.

Что заснуть мне больше не удастся, было ясно, как дважды два. Какой, на хрен, сон, когда голова буквально беременна мыслями? И мне предстояло сортировать их как минимум до двух часов — до тех самых пор, пока не попаду к себе в бар, где работа, надо надеяться, предложит мозгам другую, более привычную, пищу. А до тех пор я должен был чувствовать себя мышкой, которая с младых ногтей страдала от агорафобии, и вдруг, сама не заметив, как, оказалась в самом центре пустыни Сахара. Вокруг — ни оазисов, ни кочевников, ни даже верблюда завалящего. Одни пески. И отовсюду из песков — у мышки агорафобия, помните? — грозит страшная, неведомая опасность.

В общем, я бегал по квартире, совершенно не обращая внимания на мускусную сексуальность Красотки, которая, по мере возможностей, старалась отвлечь меня от мрачных мыслей. Единственным известным ей способом — предлагая себя. Но я не велся на эту приманку — я думал, думал и думал. Я, подобно дедушке Ленину, буквально истекал мыслями, как простывший — соплями.

Я пытался разобраться в ситуации. Совершенно очевидно было, что Кац, выбывая из игры, позвонил Камалову. Или Папе Дервишу, что, впрочем, ничего не меняло. И они решили убрать Абрама Соломоновича, как ненужный и даже опасный теперь элемент.

Если танцевать от печки, то в случае выхода Каца из игры, даже если бы он не принял мою сторону, а провозгласил нейтралитет, я, как минимум, оставался при своих, а вот Камалов и Папа теряли, причем теряли много. Поэтому убийство недавнего корешка было им на руку. Даже на обе.

Допустим, Кац решил бы поставить свои бабки на меня. Тогда они одним махом убивали даже не двух зайцев, но целую заячью стаю. Во-первых, устраняли влиятельного соперника, во-вторых, лишали меня мощной финансовой поддержки, в-третьих, у них оставался неплохой шанс перетянуть деньги абрашиного банка в свой лагерь. Ну, и наконец в-четвертых, они выбивали, причем безжалостно, моральную почву у меня из-под ног. Можно было бы еще порыться и найти несколько выгодных для них моментов от смерти Каца. Но мне хватило и этого.

если же рассмотреть вариант, при котором Абраша на мою сторону не переходил, то смерть банкира оставалась для них почти столь же выгодной, за исключением второго пункта. Зато я ни в первом, ни во втором случае ничего, кроме головной боли и поноса, не приобретал.

Где-то ближе к двенадцати я постарался успокоиться и посмотреть на это дело глазами Камалова. Где-то вычитал, что это помогает понять противника. А попытка — не пытка.

итак, вчера вечером, после звонка Крикета, Абрам выходит на связь с Камаловым. «Я, говорит, пораскинул на досуге мозгами (не станет же признаваться, что ему хвоста накрутили — стыдно при его-то положении), и решил, что Папа — неподходящая лошадь. Не стоит на него ставки делать. Лично я — пас. И тебе советую то же самое сделать».

Камалов человек умный. Он понимает, что при кацевских деньгах и со связями Микстурыча в мэрии ему и Папе Дервишу быстро деревянные сорочки пошьют. Камалов — человек горячий, поскольку южный. Если Абрам уходит в сторону, значит он переметнулся, третьего не дано. Для Камалова это было, скорее всего, очевидно. Примерно так он и должен был рассуждать, посылая своих отморозков на дело.

Я снова заперся в туалете. Князь ошибся. Счет был не один-один. Мы проигрывали. Причем всухую и крупно. Теперь деньги «Сибцветметбанка» зависли аккурат над линией фронта, и на какую сторону они упадут — ба-альшой вопрос. Одно я знал наверняка — через несколько дней определится, кто будет ими командовать. И еще — что в банке у меня нет совершенно никаких подвязок. А вот у Папы и Камалова, с их давней и тесной дружбой, были наверняка. Не могли не быть. И мне оставалось только надеяться, что у Князя и его знакомых тоже были связи в банке, и что они сейчас тоже кипятком писают, стараясь наладить их. Иначе дело — труба.

-8-

Вадик был на своем рабочем месте. Я так решил, что одного выходного ему вполне достаточно, даже при том, что он имел дело с бомжами.

Ума у него, впрочем, за это время не прибавилось. Стоило нам с Диной появиться, как он до глубины души потряс меня сообщением о том, что в моем кабинете моего прихода дожидается Князь. Ну, совершенный оболдуй.

Я, конечно, понимаю, что на данный момент мы с Князем были, вроде как, союзники. Но дело в том, что в заветном сейфе у меня, помимо прочих, лежали досье и на Князя, и на Микстурыча, и на других братков из их компании. посему я просверлил в Вадике глазами пару дырок. Молча. Но он понял, что был не прав, залился краской, почему-то зеленоватой, и незаметно, как умел, растворился в воздухе. Я схватил Дину за руку и помчался наверх, нимало не заботясь о том, поспевает ли она за мной.

Князь сидел в кресле и выглядел совсем не так самодовольно, как в прошлый раз. По сейфам он не копался, я это понял сразу. Слишком задумчивый и понурый у него был вид. Между пальцами он, нудно и размеренно, как психический доктор, крутил сотовый.

Подняв голову на звук открывающейся двери и увидев меня, он сказал:

— Привет, Поросенок. Я по поводу Абрама Каца.

я выдохнул огнем. Сначала Вадик, теперь этот со своим недержанием речи. Сегодня в доме скорби что — день открытых дверей? Я оскалился и мотнул головой в сторону маячившей за спиной Красотки. Князь вытаращил глаза и хлопнул себя по рту ладошкой. Совершенно излишне, если он не хотел привлекать ее внимание. Ну, полный идиот.

Я тяжело вздохнул и, обернувшись, сказал:

— Крошка, ты пока побудь одна в комнате отдыха. У меня, похоже, важный разговор намечается.

Красотка, ни говоря ни слова, — запыхалась, пока бежала за мной по лестнице на своих высоких каблуках, — прошла мимо и укрылась за указанной дверью. Я уселся за стол.

Князь поерзал в кресле, придвинулся ко мне и проговорил:

— У тебя есть, чем горло промочить?

— Найдется, — кивнул я и, открыв сейф, вынул оттуда первую попавшуюся бутылку. Это оказался коньяк «Белый Аист». Я продемонстрировал Князю этикетку и поинтересовался: — Пойдет?

Тот кивнул. Я налил по пять капель в две рюмашки, одну придвинул к гостю, вторую взял сам, и приготовился слушать.

Но Князь не торопился. Он выпил коньяк в два приема, сделав между глотками солидный перерыв, как истинный гурман, и протянул мне рюмку. Я плеснул еще.

— А ничего ты у Папы бабца оттяпал, — наконец хихикнул он. — Все при ней. Классно трахается? — я промолчал, и он вынужден был продолжить свою мысль: — Теперь Папе в ладошку кончать придется.

— На безбабье и кулак — блондинка, — философски заметил я. — Ты, по-моему, сюда не за этим пришел.

— Факт, — согласился Князь. — Не за этим. Понимаешь, тут у Микстурыча в связи со смертью Большого Еврея сомнения определенные возникли. — Он выжидательно уставился на меня, думая, что я начну сучить ногами от нетерпения и разными словами упрашивать его продолжить. Но я молчал. Я предполагал, что примерно так оно все и повернется.

Не дождавшись моей реакции, Князь вынужден был продолжить сам.

— Сейчас Абрашины деньги мертвым грузом лежат. Но это дня на три — пока в банке все не утрясется и новый управляющий власть не возьмет. А новый управляющий — не наш человек. Это человек Камалова. — Я по-прежнему молчал. События развивались так, как и у меня в голове несколько часов назад. — Ты не подумай, что мы не пытались ничего сделать, — поспешил заверить меня Князь. Но я и не думал. — У нас тоже свои люди есть, но они рангом не дотягивают. Так что банк Каца от нас уплыл, это точно.

— Это точно, — повторил я. — Жаль. Но я так и предполагал.

— И еще одно, Поросенок, — Князь посмотрел на меня как-то уж очень заискивающе и я приготовился к самому худшему. — Мусора стали вешать это дело на Микстурыча.

Это меня удивило. Вот уж чего не ожидал — так это такого разворота событий.

— С какого праздника? — на всякий случай поинтересовался я.

— Им кто-то стуканул, что в городе назревает война. Что начнется она со дня на день. И примерно обрисовал, какие силы на какой стороне играть будут. Менты же не в курсе, что Абрам перед смертью решил слинять. Да и мы, кроме тебя, тоже не зналди. Вот они и катят бочку на Микстурыча.

— Ты же говорил, что они на месте двух камаловских быков взяли? — я удивлялся все больше.

— А их и взяли. И я даже больше скажу — они сразу колоться начали. Только напевают они на Микстурыча. Видно, хорошие бабки с этого дела поимели.

— М-да, — сказал я и налил еще, себе — вторую, Князю — третью. — Что же теперь делать?

— Ты же понимаешь, что Микстурычу эта канитель с легавыми ни к чему? — спросил он. — Они знают, что наша сторона вся на тебе завязана, а ихняя — на Папе. Так что если мы от тебя отступимся, то им придраться будет не к чему.

— Это надо понимать, что я остаюсь один? — у меня вдруг опять неприятно закопошилось в кишках.

— Извини, Поросенок, — виновато сказал Князь. — Банкета тоже не будет.

— Конечно. Какие проблемы. Просто мне теперь гробик своего размера заказывать надо, — я долил коньяка до полной, выпил одним глотком и закашлялся — не приспособленный дла залповой стрельбы напиток закупорил мне все на свете, ударив сразу и в нос, и в глаза, и в уши.

Прокашлявшись, я принялся шевелить мозгами, выискивая хоть какую-то лазейку. Она должна была быть, всенепременно должна. Мне как-то не хотелось верить, что вот так, сразу, придется умирать.

Вдруг в голове что-то щелкнуло, и я с надеждой посмотрел на Княжинского.

— Слушай, а мэр? Он же — власть? он же может надавить на ментуру, чтобы оставили Микстурыча в покое.

— Да пойми ты, — словно маленькому, принялся втолковывать мне Князь. — Это не то дело, когда давить можно. Вот если бы порешили Камалова, тогда можно было и надавить. Алихан — городского масштаба личность. А Большой Еврей — владелец банка. Это уже российский размах. Тут из Москвы следить будут, и если что не так, сразу по шапке дадут. Да и без этого несколько чинов уже в подштанники наложили.

— Ясно, — я снова налил себе коньяка, залпом выпил. — Вот, значит, как все повернулось.

— Ты извини, — сказал Князь. — Но мы в стороне. Ты не в обиде?

— Да нет, — я пожал плечами. — Бизнес есть бизнес, какие уж тут обиды.

— Ну, вот и тип-топ, — довольный тем, что мы нашли общий язык, Князь поднялся и протянул мне руку. — Я знал, что ты все поймешь. С тобой можно договориться. Ты прав, бизнес есть бизнес.

Я не стал пожимать ему руку. Я откинулся в кресле и пошел ва-банк.

— Только в бизнесе, Князь, есть такое понятие, как неустойка. В курсе?

— Не понял! — он вытаращил глаза с таким видом, словно я ему вместо клизмы вставил кактус.

— Мы заключили договор, — пояснил я. — Хоть и устный, но договор. Джентльменское соглашение, называется. И если вы от него отказываетесь, то должны мне это хоть как-то компенсировать. Иначе весь город узнает, что дел с вами делать нельзя.

— Та-ак! — протянул он. Его глаза встали на место, мозги постепенно усваивали сказанное мной. — А не слишком ли много ты на себя берешь, Поросенок?

— Третий этаж, — сказал я. — Фиг с ним, с банкетом, фиг с ней, с отделкой. Сделайте мне документы на третий этаж. Для вас это не будет слишком дорого — мэрия за мебель все равно заплатит, хоть и по себестоимости. А вы с ней так и так уже договорились.

— Ты не слишком ли много на себя берешь, — снова повторил Князь, уже более грозно, насупив для солидности брови.

— Не думаю, — возразил я. — Мне теперь какая разница? Помирать-то приятнее владельцем трехэтажного клуба, а не двухэтажного. А если выгорит дело с человеком, который вчера Абрама обломал, то я тем более в прогаре не останусь. Логично?

— Логично, — Князь мотнул головой и быстро спросил: — А кто этот человек?

Я посидел с полминуты, размышляя — говорить или нет. Если бы они с Микстурычем все еще держали мою сторону, то, пожалуй, сказал. Так ведь нет. И я решил, что карты открывать пока не стоит.

— Ты его все равно не знаешь.

— Местный? — в голосе Князя звучало неприкрытое жадное любопытство.

Я отрицательно покачал головой.

— Из Москвы?

— Да. Но уровнем даже покрупнее.

Он с минуту обсасывал мои слова, потом задал очередной вопрос:

— Вор в законе?

— Нет, — я усмехнулся. — Просто деловой. Но — очень деловой.

— Ага, — сказал Князь и напрочь задумался. Мой демарш, надо понимать, его сильно удивил. А личность Крикета заинтриговала. Ну что ж. Пусть думает, это ему на пользу пойдет. От дум мозги развиваются.

Наконец, явно до чего-то додумавшись, он вынул из кармана сотовый, набрал номер и поднес трубку к уху.

— Алло, Леночка? Это я. Узнала? Хорошо. Чего такой невеселый? Так с чего веселиться-то? Жена, дети. Денег хотят, есть хотят. Ни стыда, ни совести. Я в их годы космонавтом хотел стать… Ты этот анекдот знаешь? Обидно. Соедини меня с Микстурычем, хоть он меня утешит. Ты же не хочешь меня утешить? Нет, Микстурыч, это я не тебе, Леночке. Нет, не трахнул. А как я ее уломаю, если ты в самый интересный момент вклиниваешься? Я знаю, что раньше надо. Не получается — у нее реакция лучше.

Это, Микстурыч, я тебе по делу звоню. От Бори Поросенка. Я с ним поговорил. Он, вроде, все понял, но сказал, что с нас неустойка…

Дверь задней комнатки отворилась и отвлекла меня от этого занимательного монолога. В проеме двери стояла Красотка. Судя по тому, что ее слегка штормило, она успела принять для успокоения души. Вцепившись в косяк обеими руками, она сфокусировала на мне взгляд и, хищно и интимно облизав губки острым красным язычком, поинтересовалась:

— Лапочка, а где у тебя порнушка?

— У меня? — тупо переспросил я. — В штанах.

— Нет, — капризно сказала она. — Где видеокассета?

— В магнитофоне, — просветил я. — Ты ее вчера не доставала. Не в состоянии была.

— У-у, противный, — хихикнула она и скрылась. Я снова повернулся к Князю и прислушался к тому, что он вещал трубке.

— Нет, Микстурыч. Просто третий этаж — и все. Без отделки. Ну, да, боится. Но у него в Москве какая-то крыша, довольно крутая, — он посмотрел на меня, ожидая подтверждения, и я кивнул головой, подтверждая. — Нет, просто очень деловой человек. Ну, я думаю, если он сумел Абрама убедить… Да. Имени не говорит. Вот и решил с тобой посоветоваться. Ты все-таки у нас голова, а я только уши. Леночка? Леночка — жопа. Нет, на которой сидят. Хорошо, через пять минут. Я у него подожду.

Князь отключил мобилу, снова уселся в кресло и растянул губы в якобы улыбке.

— Плесни-ка еще коньяку, — попросил он.

Я плеснул. Выпили. Я сидел и смотрел на него исподлобья. Он старательно вращал глазами, избегая моего взгляда. Понятно — стыдно. А от Микстурыча, честно сказать, я такого не ожидал. Стареет дядька. Лет пять-шесть назад ему было бы плевать на милицию, на внимание из столицы, на все прочее. Тогда он был поупертее. Поэтому и стал тем, кем стал. А за прошедшие годы разжирел, стал солидным и неповоротливым, осторожным до омерзения. Впрочем, до сегодняшнего дня я не знал, что это так.

Запиликал звонок. Князь нажал кнопку, поднес трубку к уху. Что-то услышал и быстро кивнул головой.

— Конечно, я. Жду.

И весь обратился в слух. Микстурыч долго втирал ему что-то, очевидно досконально разжевывая, как надо действовать, что мне сказать и о чем промолчать. Наконец Князь отключил трубку, положил ее в карман, повернулся ко мне и заговорил:

В общем так. Третий этаж — твой. Он уже твой — с сегодняшнего дня. Отделывать мы его тебе все-таки будем. Бригаду завтра утром пришлем. Если успеем — сработаем. Если тебя грохнут раньше — извини. Но если твой московский кореш выручит тебя и ты протянешь еще недельку, то даже банкет состоится.

— Понятно, — я кивнул. — Передай «спасибо» Микстурычу.

— Все в порядке? — с едва скрытой тревогой спросил он. Я даже удивился — ему-то чего опасаться? Фигура Крикета такую панику навела? Но успокоил:

— В порядке. Все-таки, это бизнес.

— Но мы в стороне, — уточнил он.

— Понятно, — еще бы не в стороне. А вдруг прилетит пуля, получится лишняя дыра в черепе. А за отсутствием мозгов там сквозняки гулять начнут, отсюда простуда, ангина, прочие ОРЗ. Конечно, понятно.

— Ну, вот и ладушки, — князь сделал радостный вид, хотя внутри, судя по всему, радости было мало. — Я же говорил, что с тобой можно иметь дело, — и протянул руку.

Я пожал ее, и он вышел. Говоря по совести, у меня не было желания отвечать на рукопожатие. Слишком смачно он несколько минут назад наплевал мне в душу. Но — что делать. Война — войной, а бизнес — главное. Я, все-таки, предприниматель, хоть с виду и не похож.

В общем-то ничего неожиданного Князь мне не сообщил. Разве что о том, что менты собрались повесить дело на Микстурыча. Знай я об этом раньше, мог бы сам предположить, что Микстурыч сделает шаг в сторону. Так и получилось. Я не Камалов, кончать его за это не стал, решив употребить ситуацию для достижения более благих целей — захапать третий этаж. Что с блеском и провернул.

Я вылил себе остатки коньяка и стал мелкими глоточками прихлебывать его. Ситуация складывалась, в общем, пренеприятнейшим образом. Микстурыч с Князем с темы съехали, Крикет далеко — я даже не знал где. И связаться с ним мог в лучшем случае через два дня, когда придет первый грузовик с товаром.

Я схватился за голову — через два дня! И за это время мне надо успеть оборудовать малый тайник. Час от часу не легче! впрочем, Князь сказал — третий этаж мой. Уже.

Но на фронте дело — швах. Только коньяк поддерживал меня в относительной норме — паники я не чувствовал, в туалет по жидкому тоже не хотелось. Впрочем, как и по густому. Просто не хотелось — и все.

Я сунул было руку в ящик стола, чтобы достать бухгалтерию, но тут у меня в голове бешеной крысой завертелась мысль: мне ведь надо еще прожить эти два дня до связи с Крикетом! Мощной заслонки в виде братвы Микстурыча у меня уже не было, а потому нужно было как-то самому позаботиться о сохранении своей жизни.

Взяв со стола рацию, я бросил в нее:

— Первый вызывает второго.

— Второй на связи, — астматически прокашляла она.

— Зайди, — сказал я.

Ждать долго не пришлось. Через пару минут дверь открылась и в кабинет, переваливаясь с ноги на ногу, вошел невысокий коренастый мужик с мордой экскаватора, которая, к тому же, словно Луна была изъедена кратерами. Начальник охраны, можно просто — Валерич.

— Здорово, — сказал я и, привстав, протянул ему руку через стол. Небольшой знак уважения к его профессионализму. Вполне заменяет небольшую прибавку к жалованью.

Он пожал мою руку, покряхтел, устраиваясь в кресле, и уставился на меня небольшими красноватыми глазками.

— Звал?

— Да, — сказал я. — Хотел тебе вопрос деликатный задать.

— Какого цвета у меня трусы? — предположил он.

— Не угадал. В твоей бригаде ребята толковые есть?

— Ну, ты сказал! — протянул он. — Толковые в какой области? Вышвырнуть из ресторана пьяную гориллу — одно. А, к примеру, в разведку сбегать — совсем другое. первых — большинство. Вторых — мало, но есть.

— Мало — это сколько? — я закурил и, прищурив один глаз, уставился на него.

— А сколько надо?

Валерич был человек военный, Афган и Таджикистан прошел, но он был еврей, и торговаться не разучился даже там. Ничего конкретного не скажет, зато всю информацию из собеседника вытянет. Если, конечно, собеседник сам не еврей.

— Мне, понимаешь, охрана нужна, — задумчиво проговорил я.

— Телохранители, что ли? — уточнил он. — А отчего ты в спецагентства не обратишься? В «Эгиде» неплохие парни есть. В «Артуре» тоже профессионалы работают.

— Нет, Валерич, — я покачал головой. — Мне нужны такие, на которых можно положиться. У твоих парней, надеюсь, с этим полный порядок?

— Ха! — он довольно выпятил нижнюю челюсть, отчего стал еще больше походить на экскаватор. — Я этих сосунков сам натаскивал. Отлавливал в подворотнях в Западном районе — и натаскивал. Теперь они себя людьми считают, но мне преданы до мозга костей. Такие нужны?

— Чтобы мне были преданы — такие нужны, — напомнил я.

— Кому скажу служить, тому и будут, — усмехнулся он. — Думаю, четверых я тебе подберу. Плюс я сам. Как по бабкам?

Я подумал. Торговаться не имело смысла — речь шла о моем стуле… пардон, о моей шкуре, а потому я сказал:

— Нет проблем — тройная ставка. Плюс обычная — за работу здесь. Со сном сами разбирайтесь. Только чтобы на пятки не наступать!

— Устраивает, — кивнул он. — Будет тебе прикрытие. Незаметное, надежное, верное. Как противогаз.

— Он незаметный? — уточнил я.

— От рожи зависит, — осклабился он.

— Спасибо, — я подумал — обижаться или нет, решил, что не стоит, и задал еще один вопрос, который меня неожиданно — и только сейчас — заинтересовал: — Слушай, Валерич, а у тебя в Западном подвязки еще остались?

— А что? — спросил он. Хуже Абрама Каца, земля ему в ухо, честное слово.

— Интерес определенный имеется. Как на счет того, чтобы набрать там банду человек в десять-двенадцать? Для налета. Скажем, на рынок. Обычный налет, чтобы запугать тамошний люд. Можно?

— Легко, — кивнул он. — В Западном таких отморозков — что курей нерезаных. Плати бабки — что хочешь сделают. Даже центральную улицу цветами засадят.

— Там асфальт, ковырять долго, — возразил я. — А вот налет в самый раз.

— Сделать можно. Только с оружием будет туго. У моих парней только карабины. На автоматическое оружие менты лицензию не дают. Да и карабины в таком деле я светить не буду. Они же все номерные. Зачем мне лишние проблемы? К тому же для налета больше подойдут автоматы — где их только взять? — он даже прищурился мечтательно.

— Автоматы — не проблема, — заявил я, чем изрядно удивил его. — Только это я так, на всякий случай спросил.

— Понятно, что на всякий случай, — сказал Валерич, и глаза его стали хитрыми-хитрыми. Из комнатки в кабинет ворвался вопль кончившей Красотки, и Валерич стал выглядеть еще хитрее. Получилось — хитрее некуда. Мне это мало понравилось, но поделать я ничего не мог. Кроме как сказать напоследок:

— Значит, договорились — на счет телохранителей?

— Значит, договорились, — он поднялся, покосился на дверь за моей спиной, хохотнул и вразвалочку вышел. А я тяжело вздохнул и вынул из сейфа бутылку простой русской водки.

-9-

Они не заставили себя долго ждать. Война — так война. Утром — деньги, вечером — стулья. Деньги — Абрама Каца, стулья — из моего бара.

Дело было заполночь, и я сидел за бумагами, обложившись ими, как Котовский — пулеметами, только шорох стоял. Чего у меня не отнимешь, так это деловой хватки, старых друг Водоплав, а по-нынешнему — Крикет — это верно подметил. Все дела своей фирмы я предпочитал вести сам. И под настроение мог увлечься этим занятием довольно серьезно. В этот раз так и получилось.

А потому грохот на улице совершенно застал меня врасплох. Он в любом случае застал бы меня врасплох, но вряд ли я стал бы прятаться под столом, как получилось в этот раз.

Впрочем, высунув голову, я убедился, что ничего страшного, по большому счету, не произошло — стреляли где-то внизу, в кого — мне было неизвестно, а потому у меня нашлись-таки силы усесться на стуле и с опаской прислушаться к тому, что происходило снаружи.

После того, как бабахнуло в первый раз, прошло порядочно времени, — или мне так со страху показалось?, — а потом одиночные выстрелы, как последние мазки художника, придали общей картине некоторую четкость. Стреляли из карабинов. Явно ребята Валерича.

А потом опять громыхнула тяжелая артиллерия. Из того, что звона стекла не было слышно ни в первый раз, ни сейчас, я заключил, что мое заведение в общем и целом не пострадало. Непробиваемое, как крейсер «Аврора». Я почувствовал, что есть повод слегка погордиться.

Чем и занимался до тех самых пор, пока карабины не зацокали один за другим. Прямо Курская дуга, с чем еще сравнить? Один раз их перебила автоматная очередь, но только один раз.

Дверь распахнулась, и мой желудок, не прощаясь, провалился в прямую кишку. Потом, правда, вернулся на место — когда я сообразил, что это просто Вадик решил заглянуть на огонек.

— Ну, как вам? — срывающимся голосом поинтересовался он. Сам-то — жуткое зрелище: губы дрожат, глаза вытаращены и блестят истерическим блеском, как у летучей мышки во время гона. Сунь ему в таком состоянии столовый нож — впереди всех на танки врукопашную пойдет, честное слово.

— Хреново мне, — правдиво откликнулся я. — Что там за бодяга?

— А я их не знаю, — поделился он своим горем. — Подъехали на пяти джипах и решили войну начать. А наши-то ничего, да?

— Наверное, — промямли я. — Что с клиентами?

— Паника, — он хохотнул. — Суетятся, а в дверь выскочить боятся. Здорово, правда?

Я скорготнул зубами, но бить Вадика не стал. Во-первых, у меня сейчас не только руки тряслись, но и все остальное, а во-вторых, мы, вроде как, с недавнего времени стали партнерами по бизнесу. А партнеров бить по ушам вроде как несолидно. Но вот обругать их вполне — и даже запросто — можно. Что я и сделал.

— Балда! Чему ты радуешься? После сегодняшнего мою харчевню всякий нормальный человек десятой дорогой обходить будет! Кому охота раньше времени деревянный костюм примерять?

— А что? — удивился он. — Я бы пришел. Хотя бы посмотреть. Интересно ведь.

Я хмуро посмотрел на него. Ну, что? Сомневаться не стоило. Этот — придет. И не только сам, но и знакомых своих силком притащит — интересно ведь, правда?

— Уйди, — попросил я. — С глаз моих. чтоб они тебя десять минут, как минимум, не видели. А то я за себя не ручаюсь.

Вадик не обиделся. Он убежал досматривать занимательное мульти-пульти про войну. Мне же оставалось только вслушиваться и завидовать ему черной завистью.

Он появился ровно через десять минут, сколько я ему и отпустил на игру в прятки. Выстрелы стихли. И Вадик был доволен до соплей и даже глубже.

— Наши победили! — сообщил он гордо, едва переступив порог кабинета.

— С каким счетом? — поинтересовался я.

— Не знаю. Два джипа остались стоять на месте, остальные удрали. Он бы еще долго засерал мне мозги своей трепотней, благо, я его никогда не подозревал в молчаливости, но я решил, что лучше пусть он выражает свои восторги где-нибудь в другом месте.

А мне нужно было собраться с мыслями и успокоить желудок, который совершенно некстати разнервничался до невозможности.

— Сходи, — сказал я, — помоги раненным.

Вадик ушел. Так уходили в открытое море пароходы типа «Титаника» — бесстрашно и даже весело, выпуская пар отовсюду, откуда только можно. Он ушел, а я остался сидеть, тупо уставившись в дверь и с опасением прислушиваясь к тому, что происходило в животе. Наконец не выдержал и разродился целым выводком нехороших слов:

— Да чтоб у них денег на опохмелку не было! Чтоб им жить под кокосовым деревом! Чтоб им окурки в трусах тушили! — и так далее. Я долго сидел, без толку сотрясая воздух, сам прекрасно понимая, что от моих воплей у них волосы не выпадут и жены по тройне не родят, но сдержать себя не мог.

Сдержал меня Валерич. Он зашел ко мне тем же Макаром, что и несколькими часами ранее — вразвалочку, похожий на экскаватор. Единственное различие с предыдущим заходом — в этот раз он улыбался. Причем улыбка его совсем не была похожа на улыбку Моны Лизы. Она была похожа на улыбку экскаватора. Вы видели улыбающийся экскаватор? Я сподобился. Ужас.

— Идиоты, — сказал он, махнув рукой куда-то в строну двери. Это ж надо додуматься — штурмовать ресторан в тот же день, когда грохнули Большого Еврея.

— ??? — я с удивлением вытаращился на него. Честно говоря, его логика с превеликим трудом укладывалась в моей черепной коробке. Про Абрашу, по крайней мере, я ему ничего не говорил, а потому для меня полной загадкой оставалось, как он связал эти два события.

— Я ж не полный шиз, натурально, — Валерич скорчил обиженную мину и развел руки в стороны. — Если Камалов решился убрать Большого Еврея, значит, тот ему крепко мешал. А мешать ему он мог только в одном случае — если решил переметнуться на твою сторону. Да не строй ты невинные глазки, босс. О вашей возне уже полгорода в курсе. Вторая половина завтра узнает.

А я не мог не строить невинные глазки. Они у меня сами из орбит лезли. Во-первых, в туалет хотелось, не при дамах будет сказано, хоть я и терпел еще. А, во-вторых, я действительно не предполагал, что о моей и Папы Дервиша размолвке весть разнесется так быстро.

— Короче, — прохрипел я. — По сегодняшнему делу. Ты можешь по порядку?

— Законно, — согласился он. — Смотри. С утра расстреливают Каца. Ну, это ничего, бывает. Но потом ты вызываешь меня и ни с того ни с сего заводишь разговор о телохранителях. Я в курсе, что у тебя война. И еще я в курсе, что Большого Еврея наверняка убили люди Камалова. Я сопоставил факты. Я не Шерлок Холмс, но у меня это тоже нехило получилось.

Вечереет. Я знаю, что Камалов — человек азартный, а Папа Дервиш с головой поссорился еще в роддоме. Я предполагаю, что они захотят еще крови и расставляю своих людей по периметру квартала. Я угадываю. В полночь появляются пять камаловских машин останавливаются напротив ресторана и пытаются расстрелять его из гранатометов. Но у них ни хрена не получается. Ловок я?

— Однозначно, — согласился я. — А как бы поконкретнее узнать? Подробностей бы…

— Опять же — через меня, — гордо сообщил он. — Они только три раза и успели выстрелить — два раза из гранатомета и один — из автомата. А потом мои пацаны их так прижали, что им задницу из машины страшно было высунуть. Как раз те четверо, которых я тебе в телохранители предлагаю, — Валерич самодовольно уставился на меня, но я промолчал. Что толку хвалить, когда он и сам знает, что молодец? Подождав немного и ничего не дождавшись, Валерич продолжил: — они немного задержались — может, думали, что у нас патроны закончатся? Ха, дудки! А потом уехали. Или убежали. Те, кто смог, конечно. Оставили два «крузака». В них — пять трупов. Ребята их сейчас от любопытных охраняют, а то растащат на фантики.

— А как твои парни? — поинтересовался я, пытаясь соблюсти хоть какую-то вежливость.

— Профи! — он гордо выпятил грудь. — Все в меня. Я даже не ожидал. Только у одного рука слегка поцарапана. Но на курок нажать сможет.

— А куда они из гранатомета попали? — я задал, наконец, наиболее интересующий меня вопрос.

— А никуда, — Валерич презрительно хмыкнул. — Им бы в штанишки еще делать, потому что в туалете в унитаз не попадут. А они в войнушку поиграть решили. Первый выстрел — в тротуар — пристреливались, наверное. Дверь менять придется — ее осколками покоцало, а в остальном — порядок. А потом мы уже их огнем прижали, поэтому они во второй раз стреляли, куда Бог пошлет. Послал в клумбу. Клумбе, конечно, хана.

— Хрен с ней, с клумбой, облегченно заметил я. И экскаватор Валерич в знак солидарности наклонил кабину. Очень внушительно у него это получилось. — Хорошо, что…

Договорить мне не дали. Снова отворилась дверь и на пороге появилась фигура в милицейской форме. За спиной фигуры, поблескивая глазами от возбуждения, маячил Вадик. Фигура быстро — по всему видать, привычная, — козырнула и сказала:

— Капитан Половинко. Мне бы хотелось с директором ресторана пообщаться, — он посмотрел на что-то у себя в ладони, очевидно, записку, и уточнил: — С Зосимовым Борисом Львовичем. Кто из вас?

— Он, — Валерич ткнул в меня пальцем и осклабился.

— Так? — поинтересовался Половинко, и в животе у меня немилосердно заурчало.

— Так, — все же подтвердил я.

— Тогда у меня к вам парочка вопросиков имеется, — обрадовал капитан. — Начнем с первого: вы действительно являетесь владельцем этого заведения?

— То так, — кивнул я. — Я действительно являюсь и владельцем, и директором и всем советом директоров этого заведения. В одном лице.

— Отлично, — похвалил меня Половинко. — В таком случае не потрудились бы вы рассказать мне, где вы находились в момент нападения? Что делали? И кого, в конечном итоге, подозреваете?

— Подозреваю я в конечном итоге кого попало, — устало сообщил я. В животе бурлило все сильнее и сильнее, и все труднее было сдерживаться. — В момент нападения находился здесь, работал с бумагами, — я кивнул на стол, где в живописном беспорядке действительно была разбросана куча бланков, платежек, счетов и прочей канители. — Когда началась стрельба — здесь же и остался. Безопаснее. Кто нападал — не знаю и даже примерно предположить не могу. Единственное, что могу — это сказать «конкуренты». Но кто они — хрен их знает.

Нет, я конечно, вполне понимал, что это дело рук Камалова и Папы, но уж таков кодекс нашей чести — братва между собой должна разбираться сама. А органы только урожай собирают.

— Это точно — все, что вы сказали? — в голосе Половинки явственно прорезалось недоверие.

— Точно, — подтвердил я. — А оборонительной операцией руководил Валерич. От него вам, наверное, больше проку будет.

Сдал, что называется, как стеклотару. И в этот момент прямая кишка послала мне последнее китайское предупреждение. Я схватился за живот и, выдохнув:

— Извините, мне в туалет срочно надо, — выскочил из кабинета, по пути едва не сбив с ног капитана, а за компанию с ним и Вадика.

— И не такое бывает, когда съешь чего-то не того, — долетел до меня ехидный голос Валерича. Вредный, падла, мужик, хоть мне и нужный.

Я влетел в туалетную кабинку, трясущимися пальцами долго возился с ремнем и ширинкой, и, справившись, наконец с ними, бухнулся задницей на унитаз — за жизнь думать.

-10-

Менты рассосались примерно в два пополуночи, предварительно распугав оставшихся клиентов. Я остался в кабинете один, и очень грустный — рассчитывать сегодня хоть на какую-то выручку явно не приходилось. Хотя, если трезво взглянуть на вещи, потерял я не очень — основная масса народу тусовалась у меня часов до двенадцати, так что я лишился только ночных заказов, а их обычно было немного — все торопились набраться с вечера.

Бухгалтерией заниматься не хотелось — ночные гости отбили у меня охоту к сложению-вычитанию, также как и к с умножению с делением. У них это получилось хоть и исподволь, зато наверняка.

Поскольку заняться было нечем, я решил, что сейчас самое время подняться на третий этаж и осмотреть свои новые владения.

Интересно, как это мэру удалось с такой скоростью выселить адвокатов? Он, конечно, власть, но пара дней — слишком малый срок, чтобы без обид свернуть манатки и перебраться на новое место. Тем более что вынужденные переселенцы — тоже народ опасный. Юристы, как-никак. При желании по судам затаскают и последние носки себе за моральный ущерб заберут. И не посмотрят, что власть.

Существовало только два возможных варианта решения этой задачи. Вол всяком случае, я нашел только два. Первый — у Кургузова на данную контору был какой-то рычаг давления. Деньги или компромат. Адвокаты тоже люди, и буквы закона придерживаются далеко не всегда. Порой подставляются самым невероятным образом. Второй вариант — он предложил им более удобное или большее по площади помещение. Вероятно, намного лучшее, если судить по тому, с какой скоростью буквоеды отвалили. Этот вариант был более правдоподобен, потому что компру — пойди-ка еще собери, а с помещениями у городской администрации проблем не было. На этом я и остановился.

Решив напоследок, что завтра же надо будет отправить своего юриста в мэрию на предмет заключения там договора аренды и совершения прочих необходимых в данной ситуации телодвижения, я вступил на новую территорию.

То, что адвокаты отваливали в спешке, было заметно невооруженным глазом. На стенах кое-где висели оставленные на память новому владельцу календари, кое-где их посрывали, и теперь на окрашенной поверхности эти места выделялись более темными, невыцветшеми квадратами. А некоторые были надорваны и теперь болтались, совсем ни на что не похожие. Словно кто-то начал их срывать, да потом разочарованно махнул рукой — мол, хрен с ними, поживем — наживем.

По полу довольно толстым слоем были разбросаны бумаги, в воздухе стоял густой запах бумажной пыли. Видимо, законники окончательно съехали только сегодня, и она еще не успела осесть.

Я включил свет и огляделся. Атмосфера — как в склепе. От тускло-зеленой краски, которой были окрашены стены, веяло вечным покоем и сыростью, хотя, я уверен, здесь было не менее сухо, чем на первых двух этажах. Пол, за отсутствием фантазии — желтовато коричневый и лет пять не перекрашивавшийся. Половицы, слава богу, не скрипели, но, поскольку я все равно собирался делать здесь капремонт, то особой радости мне это не доставило.

В планировке не ощущалось даже зачатка дизайнерской мысли. Некогда обширные помещения были без большого умственного напряжения разбиты перегородками на скворечники. Чтобы у каждого адвоката — а их здесь, видимо, было много — имелся собственный кабинет. И неважно, какого размера.

Я прошелся по коридору, заглядывая в эти отсеки. Везде одно и то же — унылая зелень стен да заваленный бумагами пол. И только в одном небольшое разнообразие — умирающий кактус на подоконнике. Мне стало жаль растение, но, поскольку я не был ботаник и определить причину его хандры не мог, то и лечить не собирался.

Дойдя до конца коридора, я повернул назад, поскольку того, что искал, так и не нашел. Мне нужен был кабинет директора. Я не собирался прозябать на втором этаже, когда самые интересные мои клиенты будут бесноваться на третьем. Во-первых, я желал установить под столами микрофоны, как во всем заведении, а во-вторых, спокойнее, когда они будут перед глазами. Мало ли что.

То, что я искал, находилось по другую сторону от входа. Там, видимо, располагался весь штаб конторы — бухгалтерия и директорат. И хотя вывески с дверей адвокаты — видимо, по бедности, — сняли и увезли с собой, я почти не сомневался в правильности своего предположения. Потому что три кабинет, расположенные здесь, не были испохаблены самодельными стенами, были первозданно просторны, а один даже оклеен обоями. Правда, не первой свежести, но все же. Из чего я заключил, что именно здесь и восседал глава всего третьего этажа.

Я осмотрел помещение. В отделке оно не намного превосходило все остальное, а по расположению было точной копией моего кабинета. Я прикинул, что здесь, как это было сделано этажом ниже, нужно будет пробить дверь в комнату отдыха.

Потом в памяти всплыл Крикет, и я прикинул, где можно разместить маленький тайник для оружия — под один контейнер, как сказал Жора.

По всему выходило, что здесь этого делать не следует. Если — упаси Господь — нагрянет проверка, то шерстить они в первую голову будут мой кабинет. Во-вторых, не очень удобно будет таскать тяжеленные ящики на третий этаж, а потом выносить проданные в розницу стволы. Клиенты неверно поймут. А в-третьих, в-четвертых и в-последних, я собирался здесь работать и слегка отдыхать, а не базар открывать.

Но все эти соображения проблемы устройства тайника не снимали. Совсем даже наоборот. Я неспешно шевелил извилинами, прохаживаясь по кабинету взад-вперед. Хотя, по большому счету, думать особо было нечего — тайник следовало делать на первом этаже. Это было и более удобно и гораздо проще. Бар занимал немного места, основные площади были отведены под подсобные помещения. Вот одно-то из них и следовало слегка реконструировать.

Поразмыслив еще немного, я решил, что завтрашнюю бригаду, присланную Микстурычем, разделю на две части. Одна часть останется ковыряться здесь, вторая займется тайником. Поэксплуатирую маленько. Какая, в конце концов, Микстурычу разница, над чем будут работать его люди, раз он все равно на несколько дней отписал их в мою пользу?

Мне стало полегче. Деловые мысли слегка заглушили неприятные впечатления, которыми наградила меня сегодняшняя ночь. Я даже вспомнил про Красотку — как она там, бедненькая? Небось, уже все пойло вылакала, сволочь. Надо бы ее навестить.

Порешив таким образом, я спустился в комнату отдыха. Дина лежала на диване на животе и посапывала во сне. Она, разумеется, была пьяна — две бутылки вина в одно лицо вылакала, бедолажка. пустая тара стояла на столике, а в комнате витал ощутимый запах перегара. На экране включенного телевизора все те же два гомика занимались лесбийской любовью.

Красотка, видимо, была пьяна давно и достаточно безнадежно, так, что даже не слышала, как произошел налет. Это, впрочем, к лучшему. Не хватало мне, чтобы она бегала по ресторану с выпученными глазами и возбуждала посетителей.

Я прикинул — стоит ли ее будить, такую никакую. Но аппетитные ляжки так заманчиво белели из-под задравшегося платья, а мне так хотелось трахаться, что я не выдержал, подошел к дивану и отпустил руки на волю.