Глупая птица никак не могла понять, что жёваный мякиш ничуть не хуже зерна. Она глядела на него то одним глазом, то другим.
— Цыпа-цыпа-цыпа-цыпа, — сиплым шёпотом позвал её Лоло. — Вот дурная птица! Цыпа-цыпа-цыпа-цыпа!
Ишхен всё-таки пришла к выводу, что хлебный мякиш съедобен, и прицелилась его клюнуть, но тот вдруг отпрыгнул, и птица испуганно всхлопотнула крыльями и решила пойти ещё погулять с товарками. Тем временем Лоло молча пытался отнять от своего горла чью-то серо-чёрную худую руку. Борьба длилась несколько минут и почти совершенно беззвучно. Лоло боялся даже хрипеть, чтобы не привлечь внимания кого-нибудь более сильного. А его противник, похоже, все силы отдавал борьбе — тяжело шипел и сипло отдувался юному птицекраду в затылок. Босые ноги взбивали выбеленную летним солнцем пыль. Наконец, Лоло сумел резко откинуться назад. Оба борца упали, и удар об землю ошеломил чернокожего — он разжал хватку, руки его безвольно соскользнули с шеи Лоло. Птицекрад вскочил и хотел уже задать стрекача, но разглядел, что противник пребывает в глубоком обмороке.
Это был мальчик, ровесник Лоло, лет двенадцати или тринадцати, худой, как почти все «бэнги», с длинными выгоревшими добела волнистыми волосами, одетый, как любой крестьянский сын одевается летом: в некрашеную слоистую юбочку с нитяной бахромой по подолу. Вот только пояс у него был совсем не крестьянский — не старая верёвка, а широкий ремень из плотной дорогой ткани «пхар», вышитый золотой и блестящей тёмно-зелёной нитью согласно родовому узору, с изумрудами в золотой пряжке. Такая пряжка была получше птицы ишхен!
Лоло воровато оглянулся. Ощущения чужого взгляда не было, и людей видно тоже не было. Мальчик наклонился и ловким движением сдернул пояс с противника, а с пояса сдёрнул пряжку: конечно, и сам ремень дорог, но ради своей жадности ставить в постыдное положение незнакомца было совестно. Третьим движением Лоло сунул пряжку за пазуху и был таков.
— Отец Ангел, надо нам уходить! — сунувшись в палатку, просипел Лоло. — Надо уходить! Большую добычу взял!
— Петушка вместо курочки принёс, что ли? — пошутил старый отец Ангел. — Ты покажи мне, потом будем думать, стоит уходить или отбрешемся.
— Петушок! Этот петушок золотой, глаза изумрудные! — Лоло выпрямился и с торжественным лицом залез рукой за пазуху. Он помедлил долю секунды, для придания моменту важности, и достал свою добычу. Даже в полутьме палатки пряжка блестела и переливалась. Старик взял её, поднёс к лицу и тут же отпрянул.
— С ума ты сошёл, собачий подкидыш! Принёс ты смерть прямо нам в лагерь! Быстро беги по палаткам, скажи, что велю собираться. Ах ты, беда, Мария с Алей пошли в деревню… Стой, слышишь? Вели ещё Папуше бежать за ними. Знак оставим возле третьего перекрёстка, так скажи. Ай, беда, смерть в нашем лагере…
Растерянный и напуганный, Лоло метнулся вон. И прежде бывало, подворачивалась кому-нибудь из парней удача стянуть кусочек пожирней, никогда не было такого переполоха! Конечно, все очень быстро собирались и уходили подальше, шли без остановок до хорошего леса и там таились, и потом ещё три, четыре дня шли ночами, тайно. А парней хвалили, и ходили они потом гоголями… В чём дело теперь? Лоло не мог взять в толк.