И. Рассказов.
Встретимся на земле…
— Девушка, у меня ощущение, что вы стоите на моей ноге.
Надежда устало оглянулась на молодого человека. Тот был чуть выше неё, а поэтому она сразу наткнулась на его взгляд.
— Вы что-то сказали?
— Я говорю, что вы уже с минуту стоите на моей ноге.
— Это что новый способ знакомиться в подземной электричке? – она скептически улыбнулась.
— Нет, это старый способ, напомнить окружающим, что в этом мире они не одни.
Она нагнула голову, и что-то рассмотрев под ногами, сконфужено произнесла:
— Ой, извините, по-моему, вы правы. Извините ещё раз… задумалась.
Она стояла к нему в полуобороте и от этого всё время чувствовала на себе его взгляд. Хотела встать по-другому, но кругом так много было людей, что даже для того чтобы повернуться, надо было кого-то потревожить, а ей этого не хотелось делать, тем более, подземная электричка и без того то и дело бросала своих пассажиров с каким-то остервенением, то в одну сторону, то в другую. Если бы они не стояли так плотно, наверняка мотались по всему вагону, как резиновые мячи в сетках, стукаясь, друг о друга, разлетаясь по сторонам.
— Дрова что ли везёт? – возмутилась пожилая женщина, подтягивая свои пакеты с продуктами, как можно повыше.
— А мы и есть дрова, — заметил старичок приятной внешности, как бы приглашая к дискуссии на эту тему. – Платим деревянными-то.
— А где ж другие взять? – женщина откликнулась на его предложение, помолоть языками. – Других-то всё равно ведь нет.
Старичок подмигнул заговорщицки ей:
— Это у кого как. У кого нет, а у кого их столько, что куры не клюют.
— Разворовали Россию, — пробасил мужчина в зелёной кепке. – По живому режут.
— Кого? Кого зарезали? – очнулась бабулька – «божий одуванчик», просунув свою лисью мордочку под руку женщины с пакетами.
— Никого пока не зарезали гражданочка, — успокоил её интеллигентного вида парень и, сделав паузу, добавил: — Пока не зарезали…
— Вот именно: режут, грабят, насилуют, — мужчина в зелёной кепке выдал это так, как будто всё выше перечисленное уже имело место в его жизни. – Просвету нет.
— Правильно говоришь голубчик, — бабулька – «божий одуванчик» вздохнула. – Сколько живу на свете, а такого разбою, ещё не видела. Даже иногда удивляюсь, как это я уцелела?
Пассажиры, попав в родную стихию, стали обсуждать всё подряд, промывая косточки всем, кто попадал им на язычок. Обычно начинали с членов правительства и членов их семей и заканчивали Аллой Борисовной. Им так было удобно: кого угодно, только не себя…
Андрей никогда не вступал в подобные диспуты. Он заранее знал, что: сколько бы об этом не судачили, всё останется по-прежнему, как предначертано судьбой или ещё чем-то там.
Девушка стоявшая с ним по соседству вздохнула и произнесла вслух:
— Земля…
— Вы это о чём? – он слегка наклонился к её уху.
— Да, всё об этом, — она покосилась глазами в сторону разговорчивых пассажиров, которые в едином порыве на эмоциях уже решали, кому быть у власти, а кому бы пора подумать и о покое, мол, наворовали, пора и честь знать.
Андрей задержал дыхание и осторожно втянул в себя её запах. Он был не похож на тот, что сопровождал его каждый раз, как только он спускался под землю.
— Вы пахнете небом.
— Девушка повернула к нему голову и, прищурив глаза, спросила:
— Случайно не экстрасенс?
— Увы, — он улыбнулся.
— А кто же тогда? Терпеливый, воспитанный, прекрасно ориентирующийся в запахах… Вы, наверное, романтик?
— Уже рядом, — Андрей опять улыбнулся.
— Физик?
— Почему?
— Все физики – романтики.
— Да? Если честно, с физикой у меня в школе были проблемы. Слушать про всё такое любил, а вот разбираться в ней было лень.
— И кто же вы, если не экстрасенс и не физик…?
— Я человек.
— Ну, это заметно не вооружённым взглядом.
— Садовник я…
— Вы садовник? В век информационных технологий, вы сажаете траву и кустарники?
— Цветы, — поправил девушку Андрей. – В основном цветы.
— А, теперь я понимаю, откуда у вас такое чуткое обоняние. Вы дитя природы…
— Можно сказать и так… А хотите я угадаю, вашу профессию?
— Это не сложно, — Надежда устало улыбнулась. – Пахну небом — значит летаю. Стройная и высокая – значит стюардесса. Усталая и не внимательная – значит после полёта. Так?
— Примерно… А как там в небе?
Девушка с интересом посмотрела на Андрея.
— А вы не знаете?
Тот смущённо улыбнулся и ответил:
— Ни разу не летал.
— Что? Ни разу? Вы прямо какой-то раритет нашего времени: и цветы разводите, а в небе ни разу не были… Вам не скучно жить?
— А вам?
— Мне? – девушка задумалась. – По-разному бывает.
— А сейчас?
— Вот прямо сейчас? Если честно, то вы пробудили у меня интерес к вашей особе. Или скажем так: любопытство. Кстати, вам, когда выходить?
— Мне ещё долго. Почти до конечной.
— И мне, — она обрадовалась. – А где вы живёте?
— На Земле, — пошутил Андрей.
— Ну, это понятно. В посёлке Солнечном?
— Да, на улице Мира.
— А я чуть-чуть дальше: на Северной. Выходит мы соседи.
— Выходит.
— Вы уж извините меня, что я вам обувь истоптала. Ног под собой не чувствую, вот и…
— Ничего, ничего, — Андрей улыбнулся. – Я всё понимаю.
— Слушайте, а ведь мы с вами, наверняка, раньше встречались. Вас как зовут?
— Андреем.
— А меня Надеждой. Как интересно, если сложить в этом порядке заглавные буквы наших с вами имён, получается «АН» — марка самолёта.
— АН-24?
— Точно! Вы меня разыграли насчёт того, что ни разу не летали?
Андрей отрицательно покачал головой. Надежда развернулась к нему полностью. Её глаза уже не так устало рассматривали его загорелое лицо.
— Вам много приходиться находиться на свежем воздухе? У вас вид человека, часто посещающего Крым.
Андрей неопределённо пожал плечами. Электричка стала замедлять ход. Скрежет и скрип ворвались в салон извне. Люди задвигались к выходу, прекратив, как по команде всякие разговоры. Закончилась поездка – закончились и пересуды. Опять все окунулись в свои думы, и уже никому не хотелось о чём-то спорить с соседями. Бабуля – «божий одуванчик» сумела пролезть к самой двери и приплюснутая к ней здоровяком в зелёной кепке охала и постанывала. После звукового сигнала, женский голос объявил остановку, и двери разъехались в стороны, выпуская на перрон молчаливую массу людей. Они растекались в стороны по изведанным только им маршрутам, унося с собой не только свои мысли, но и эмоции, интонации и слова.
Вагон электрички заметно опустел. Надежда устало опустилась на освободившееся место и снизу вверх бросила взгляд на Андрея. Тот стоял прямой, всматриваясь в блики за окном, проносившиеся так быстро, что невозможно было понять, что или кого скрывает подземка в своих тоннелях в свете тусклых фонарей. Они молча доехали до своей остановки, и вышли из вагона. Эскалатор вынес их из-под земли на поверхность, и они увидели мир, умытый дождём в лучах заходящего солнца.
— Ну, что? – Надежда смело взглянула на Андрея.
— Я так понимаю, что вы будете, не прочь, если я вас провожу?
— Вы угадали: Я буду только – «за», потому что здесь на Земле, мне очень одиноко. Там в Небе – это так не ощущается, а здесь, где я родилась и выросла, чувствую себя изгоем.
— Отчего? Земля прекрасна!
— Согласна: она прекрасна, но прекрасна не сама по себе, а в окружении небесной сини. Вот и сейчас, дождь сбил с листвы дневную пыль, а солнце играет в каплях и от этого кажется, что неизвестный ювелир развесил, где только можно свои изделия, украсив вечерние улочки нитями жемчуга.
— О-о! Да, вы мыслите на уровне поэтессы. Вы умеете убеждать, что так оно и есть.
— Вы не обижайтесь, что я выступаю на стороне Неба.
— А я и не обижаюсь. Мне очень интересно, как вы про всё это говорите. У вас дар рассказчика: ничего лишнего и вместе с тем, всё схвачено до мелочей. Это талант.
— Ну, это вы мне льстите. Просто я люблю жизнь и не представляю Землю и Небо друг без друга. Там, у меня работа и мечта, — Надежда протянула руку в сторону заходящего солнца, — а здесь – я живу. Здесь меня ждут…
— Кто?
— Все: друзья, близкие… бабушка, — она сразу как-то стала другой. – А вас кто ждёт? – она тряхнула головой и вскинула на него серые глаза.
Андрей широко улыбнулся и сказал:
— У меня не так много друзей, но есть один друг, который всегда ждёт меня с нетерпением.
— Это женщина?
— Нет.
— Неужели вы из этих?
— О-о, нет, нет, — Андрей засмеялся. – Меня ждёт не мужчина, а кобель…
— Час от часу не легче.
— Его зовут Акбар. Отличный пёс – верный и добрый.
— Ну, слава Богу, а то я подумала, что случай, свёл меня с кем-то из этих…
— Не продолжайте, я догадался.
Они рассмеялись, и что-то хорошее встало между ними, слегка коснувшись их рук. Надежда осторожно посмотрела на Андрея и подумала: «Такой красивый и ничей. Садовник… Кому рассказать, не поверят, а то и вообще засмеют»
— А вы давно живёте в посёлке?
— Недавно. Решил обзавестись недвижимостью, вот и обзавёлся…
— А мы переехали сюда лет пятнадцать назад. Как давно это было, как давно…
— У вас, кто родители? – Андрей задал вопрос.
— Я сирота.
— Извините…
— Ничего. Я уже привыкла, хотя к этому привыкнуть нельзя, — голос Надежды потускнел.
— Я тоже сирота. Детдомовский я.
— Откуда же у вас любовь к цветам? Обычно все ваши стремятся к профессии с риском для жизни, а вы наоборот…
— Я исключение из правил, — Андрей усмехнулся. – Характер у меня мягкий. Наверное, мамин…
— А ростом вы в отца… Так?
— Может быть. Я ведь остался сиротой ещё в грудном возрасте. Меня нашли под обломками поезда после его крушения. Вот такая история.
Надежда с интересом посмотрела на Андрея и подумала про себя: «Круто замесила судьба его жизнь, если не пожалела ни мать, ни отца, да и он видно чудом остался тогда в живых…»
Они шли тихими улочками. По правую и левую стороны тянулись одноэтажные домики. Вычурные их фасады проступали сквозь листву деревьев, создавая таинственные картины из времён сказок братьев Гримм.
— Хороший у нас посёлок, — нарушила молчание Надежда. – Тихий.
— Да, отличное место, чтобы писать книги и сочинять музыку и…
— Выращивать цветы, — вставила Надежда.
— Вы угадали мои мысли: и выращивать цветы… А вы какие любите?
— Я даже не знаю. Они такие разные и каждый цветок по отдельности прекрасен сам по себе. Вот, например, ромашка – простой цветок, но сколько в нём света и тепла. А взять розу – это, как неприступная красота. Кто об этом не знает, может исколоть себе руки. Или вот, гладиолусы – королевская стать: прямые, но без запаха, а, сколько аромата в ландышах и сирени…
— Вы прекрасно ориентируетесь.
— Что вы, я дилетант… Всё больше я смотрю на цветы со стороны и то, когда спешу по делам.
— И что, вам никто не дарит цветов?
— Слушайте, вы вторгаетесь в мою личную жизнь, — Надежда улыбнулась, увидев, как стушевался Андрей. – Я пошутила… А вы часто дарите женщинам цветы?
— Всегда. Это моя профессия. Я же садовник.
— А если не по профессии?
— У меня всё это в одном. Я не разделяю одно от другого, потому что женщина и цветы – это две субстанции, которые могут существовать друг без друга, но лишь короткое время.
— Если я вас правильно поняла, рядом с вами есть кто-то, кто помогает вам выращивать цветы и этот кто-то – женщина.
— Вы угадали. Её зовут Мария Ильинична. Это удивительный человек. У неё не голова, а «ходячая энциклопедия». Она всё о цветах знает и держит всю информацию в голове.
— И сколько лет вашей «ходячей энциклопедии»? – в голосе Надежды прошмыгнули завистливые нотки.
— Ей? – Андрей задумался, прикидывая что-то в уме. – Если я не ошибаюсь, то лет семьдесят ей было, лет так пять назад.
— Так она пенсионерка? – обрадовалась Надежда.
— Причём заслуженная и до сих пор многим молодым за ней не угнаться.
— Моя бабушка тоже такая. Сколько себя помню, она ни разу не болела. Другая бы на её месте, давно бы слегла, а она, как заводная, то это ей надо, то другое, — Надежда сделала паузу и продолжила более тихим голосом: — Когда самолёт, в котором летели мои родители, упал в море и затонул, она проплакала два дня. Самолёт так и не смогли найти. Раз на суше нет никаких следов, значит, решили, что он упал в воду. Тела так и не предали земле, а на кладбище просто установили огромный камень и высекли на нём имена всех пассажиров. Мне порой, кажется, что они до сих пор ещё летят, просто радары не видят тот самолёт, и он так и будет лететь вечно, и они все в нём никогда не состарятся. Мне тогда было пять лет. Я тоже должна была с ними лететь, но за день до отлёта у меня поднялась температура и бабушка сказала моим родителям, что они полетят без меня. Вот так я осталась на Земле, а они там в Небе…
Андрей замедлил шаг и спросил:
— И что ничего до сих пор неизвестно про тот самолёт?
— Нет. А я вот выросла и выбрала себе профессию стюардессы.
— А бабушка не отговаривала?
— Она у меня мудрая. Сказала только: «Может, где там повстречаешь наших, так передай, что заждались…» — голос Надежды дрогнул. – Вот летаю, да смотрю всё по сторонам…
Они подошли к калитке, на которой был изображён самолет, взмывающий в небо.
— Ваш дом?
— Мой. Ну, давайте прощаться. Разрешите пожать вашу руку. Ого, да она у вас мозолистая…
— Что есть, то есть… — он слегка улыбнулся.
— Теперь будем при встрече узнавать друг друга, — она заглянула в его глаза. – Мне очень, очень было приятно с вами познакомиться. Вы интересный человек и хороший собеседник. Вы умеете слушать. С этого дня я буду знать, что где-то рядом бродит ещё одна родственная душа, в образе садовника, которого ждёт преданный пёс по кличке Акбар, и мне не так будет одиноко на этой Земле.
— Мне тоже было приятно с вами познакомиться.
— Слушайте, а давайте перейдём на «ты», а то я себя чувствую Наташей Ростовой в свой первый выход в свет?
Андрей кивнул головой, и всё ещё не выпуская её руки из своей, сказал:
— Доброй ночи.
Звёзды высыпали над землёй. Снизу это выглядело великолепно. Андрей лежал на веранде, заложив руки за голову, всматриваясь в огоньки, мерцавшие в бездонной вышине. Их было столько, что возьмись он их сосчитать, то обязательно сбился бы. А ещё были среди них и такие, которые скользили в ночном просторе, подмигивая Земле сверху, как бы посылая таинственные знаки внимания всем живущим на ней. Это, так предполагал Андрей и скорее так оно, и было, летательные аппараты следовали своими маршрутами. Он представил на миг, как там, на высоте пассажиры лайнеров смотрят на Землю в иллюминаторы и видят под собой тоже огни. Огни маленьких и больших посёлков и городов, а кругом ночь и непонятно, где небо, а где земля и там и там всё в огнях и они посередине всего этого великолепия. Андрей зажмурил глаза и вспомнил про родителей Надежды, которые, ах, как этого хотелось ей, где-то ещё летят в том самолёте и сейчас. Время застыло на часах и неизбежность будущего отстранилась так далеко от всего этого, что вечность забыла вернуть их на Землю, продолжая нести их куда-то за черту человеческого разума, в небытиё.
Андрей представил, как по салону того самолёта проходят стюардессы в униформе, предлагая лимонад и бутерброды. Что каждый из них чувствовал тогда там, когда стало ясно: возврата не будет? Кто о чём подумал в тот момент? Наверное, была паника. К чему, если и так всё понятно без слов? Лишняя суета – помеха в любой ситуации, а вот тогда, когда для тебя всё теряет смысл, и ты превращаешься в нечто, и мысли уже не принадлежат тебе, прокручивая неосознанно, может быть, самое главное из твоей прожитой жизни, а ты весь на крике, потому что хочешь жить. Успел ли кто-нибудь из них тогда на борту падающего самолёта вспомнить самое хорошее и светлое? Или страх ослепил их сознание, превратив последние секунды жизни в кошмар? Реалии лопнули на две половины. Одна до этого момента и вторая уже после. Какая из них была важнее для них на тот момент? Первая, где беспечность и благополучие вели людей по жизни или вторая, где каждый остался один на один перед своим выбором: как уйти из жизни? Кто из них сумел не упасть на колени, встав во весь рост перед самой сущностью того, что мы называем смертью?
Надежда лежала в гамаке, слегка раскачиваясь, под ветвями яблонь. Её слух улавливал звуки и шорохи, какие-то неясные движения чьих-то маленьких лапок по траве. Всё было настолько призрачным и таинственным, что страх иногда хватал её за ноги, и она замирала, всматриваясь туда, откуда, как ей казалось должно что-то появиться и напугать её своим видом. Звуки ночи хороводили так, что её воображение давно подчинилось игре природы, выставлявшей напоказ то, что пряталось днём от лучей солнца. Теперь всё это выползало из своих норок и щелей и передвигалось, задевая ветки и траву. Вот кто-то прошлёпал по тропинке босыми пятками. Кто бы это мог быть? Гном или старая жаба, вышедшая поохотиться в ночной прохладе? Вот, судя по скорости, пробежала мышь. Ей есть чего опасаться. Где-то неподалёку в кустах лежит в засаде соседский кот. Этот своего не упустит. Один вид чего стоит: лохматый, с перебитым хвостом и вечно злыми глазами — он наводит страх не только на грызунов, но и на местных дворняг. Конечно, те его не боятся, но на всякий случай держат дистанцию, зная его характер: будет стоять до последнего, но не отступит. Да, он здесь главный и всё это его владения, а поэтому беги мышь, беги… Из крана капает вода. Она срывается в ведро и слышно, как что-то булькает равномерно, будто отсчитывая кому-то своё время в этом мире. С окраины посёлка доносится звук припозднившейся гитары и голос, фальшиво выводящий знакомую мелодию, с какой-то тоскою напоминает об обречённости, будто кто-то ищет на ощупь выход из каменного мешка, касаясь пальцами шершавых стен.
«Какие разные эти два мира: Земля и Небо. Здесь одно, там совсем другое. Здесь рождаются люди, а потом они устремляются в небо. Что их туда манит? Какая сила отрывает их от дома и забрасывает под облака? Кто они такие, променявшие земной уют на небесный покой?» — размышляла Надежда, постепенно погружаясь в сон.
Вот она идёт по взлётной полосе. Рядом её подруга, тоже стюардесса, Элеонора. Впереди них вместе со штурманом и вторым пилотом вышагивает их командир Алексей Владимирович. Часто оглядывается на неё и делает глазами не двусмысленные знаки. Породистое лицо, рост, походка – такие мужчины обычно нравятся женщинам. Надежда чувствует, что он к ней не равнодушен и сознание выцарапывает что-то из прошлого и вставляет в сон. Вот они в какой-то комнате. Он пристаёт к ней, стараясь сорвать с неё одежду. Крепкие его руки хватают её, и она чувствует, как они проникают ей под одежду. Она вырывается и отталкивает его от себя. Голова кружится. Всё кругом чужое, казённое и она протестует. Он не отступает. Смеётся прямо ей в лицо и сдирает всё-таки с неё блузку. Ей стыдно и почему-то холодно, а на стене, за его спиной висит фотография его семьи, где он обнимает свою жену и двух годовалых дочек. Она вырывается и вскрикивает, выскальзывая в пустоту.
Надежда открыла глаза, ничего не понимая, где она. Рассмотрев знакомые очертания яблонь, она приходит в себя окончательно и тут видит, что на земле сидит какое-то существо с блестящими глазами. Когда оно направилось к крану с капающей водой, она узнала в нём соседского кота и сказала:
— Привет, ночной страж. Как охота? Удалась?
Кот что-то мяукнул невнятное и, встав на задние лапы, упёрся о край ведра и стал лакать из него воду, громко клацая языком.
— Значит, удалась, раз жажда мучает, — сделала заключение Надежда и закрыла глаза.
Вставай, счастье своё проспишь, — над самым ухом прошелестел голос бабушки. — Слышишь, лётчица?
— Встаю, встаю, — Надежда открыла глаза. – А который час?
— По часам десять утра.
— Уф, как хорошо, когда не надо спешить на работу. У меня сегодня выходной, а значит, небо сегодня обойдётся без меня, — она потянулась и улыбнулась.
— Это тебе, — бабушка положила ей на грудь букетик фиалок. – Твой вчерашний провожатый с утра принёс и вот это.
Надежда взяла записку и прочитала в пол голоса:
— С добрым утром! Андрей… Краткость – сестра таланта.
— Что пишет?
— Бабуля, это же конфиденциальная переписка…
— Всё поняла: любит, — седовласая женщина упёрла руки в боки. – И кто же он такой? Из каких будет?
— Из придворных…
— Дворник что ли?
— Бери выше, — улыбнулась Надежда. – Садовник.
— Да, таких сейчас и профессий-то нет. Наболтал, поди, а ты уши и развесила, телушка.
— Ой, бабуля, тебя послушать, то в нашей стране только две уважаемые профессии: чиновник, да бизнесмен…
— Конечно, — та кивнула согласно головой, – а как же? Их только по телевизору и показывают. Сериалы и те только про них и снимают.
— Ну, сколько тебе говорить, слушай больше радио, а телевизор только по праздникам.
— Так у меня через день праздник и получается. Как ты с полётов возвращаешься – у меня и праздник. Душа радуется и поёт!
— Да? А почему так тихо? Я хочу быть причастной к твоей радости, — Надежда прокашлялась и запела: — Утро красит нежным светом стены древнего Кремля…
— Просыпается с рассветом… — подтянула за ней бабушка.
— Эй, соседи, у вас, что сегодня Первомай?
— Угадал Маркелыч, — ответила бабушка высокому высохшему старику с лейкой в руке, выглянувшему из-за забора. – Присоединяйся… Вспомним наше прошлое доброй песней!
Лето пролетело так быстро, что не успели оглянуться, и желтизна прожилками заплясала на листве. С Земли это ещё не так бросалось в глаза, а вот сверху, когда самолёт шёл на посадку, было заметно, как август раньше времени пустил к себе под одеяло осень и та давай перекрашивать все цвета в свои любимые.
— Красиво-то как!
— Ты о чём? – Элеонора оглянулась на Надежду.
— О природе.
— А-а-а… Мне сейчас как-то не до пейзажей. Залетела я, Надь…
— Эль, ты серьёзно? – Надежда отошла от иллюминатора.
— Угу.
— Что значит: «Угу»? К врачу ходила?
— Ходила… срок два месяца.
— По тебе и незаметно.
— Вот и я всё думала, что съела чего.
— Ох, и дура Элька… Ох, и дура.
— Да, знаю я.
— И он тоже хорош. Со мной не получилось, на тебя переключился. Одно слово – кобель… И как теперь? Он-то знает?
— Нет, — Элеонора замотала головой. – Боюсь говорить.
— Да, подруга, наломала ты дров. Чем ты думала, когда под него ложилась? Небось, его погоны рассматривала?
— Надь, ну, ты не знаешь… Посидели у него в номере. Выпили, а уже когда пришла в себя, он был уже во мне.
— Ну, это первый раз, а потом?
— А потом, как по графику. Он мне столько хороших слов говорил, — Элеонора зажмурилась.
— Вот-вот: платье куплю, машину подарю, а потом, как в анекдоте – «в тапочках походишь».
— Да, нет… у нас всё по-другому было. Обещал на мне жениться.
— Он? Ты, Элька, представляешь хоть, как он уйдёт от семьи? Ну, кто ты для него? Добровольная подстилка на время рейса, а там у него дом, жена, две дочки — одним словом, порт приписки. Что ты можешь дать ему взамен? Себя? Уже дала. Дальше что? Да, таких как ты, у него в каждом аэропорту полным полно. К чему ему ещё одна головная боль? Ну, и дурёха…
Когда самолёт сделал посадку и стал выруливать к месту постоянной своей стоянки, Надежда вошла в кабину к пилотам и обратилась к командиру экипажа:
— Алексей Владимирович, мне надо с вами поговорить…
— Что-то срочное? – он оглянулся.
— Да.
— Миша заканчивай без меня, а я отлучусь, — обратился Алексей Владимирович ко второму пилоту. – Ну, что там у тебя приключилось, Надежда?
Они вышли из кабины.
— Это не у меня, это у вас приключилось, а точнее у Элеоноры, — она посмотрела на него смело и даже с вызовом.
— Та-ак, — протянул Алексей Владимирович. – Залетела рыбанька… Догулялась. А я предупреждал…
— Ну, раз вы такой догадливый, может, и назовёте того, от кого она «залетела»?
— Откуда же мне знать? Я свечку не держал…
— Да? А если я вам открою эту тайну?
— А зачем мне знать то, что мне не принадлежит?
— То-то и оно, что принадлежит. Это вы отец её ребёнка!
— Тише, тише… Чего ж так громко? Это ещё доказать надо. Мы с ней всего-то пару раз пересеклись. Она девушка свободная, сама, кстати, на это пошла, — у Алексея Владимировича заблестели глаза, и на лбу выступил пот.
— Пару раз, говорите? А кто обещал ей жениться?
— Я? Кому, ей?
— Вы, вы… и потом врать-то зачем? Все ж знают, какой вы охотник до бабьих юбок. Вон и сейчас готовы на меня запрыгнуть. Какой же вы командир после этого?
— Светлова, ты, что себе позволяешь? – он повысил голос.
— Что за крик, а драки нет? – из пилотской кабины показалась голова штурмана. – Алексей Владимирович?
— Кобель он и нет у него ни имени, ни отчества. Одно слово – подлец, — Надежда наотмашь ударила его по лицу. – Это вам за всех тех, кого вы обесчестили… И учтите, я этого не оставлю. Я добьюсь, чтобы руководство узнало о вас всю правду.
— Святоша, да там, в руководстве, таких как ты и твоя Элеонора, трахают прямо на столах в приёмных, между совещаниями, — Алексей Владимирович, весь красный, пытался оправдаться, бравируя своими познаниями «чужих тайн».
— А вот я пойду туда и заодно спрошу и про это всё, а то может быть и в очередь запишусь, чтобы между совещаниями потрахаться с кем-нибудь из начальства.
— Вот-вот, сходи…
И я тоже схожу, произнёс штурман Володя, выходя в проход и становясь между Надеждой и командиром.
— Сходите, сходите, а заодно прихватите заявление об увольнении «по собственному…»
Штурман вплотную придвинулся к Алексею Владимировичу. Его глаза смотрели на него в упор.
— Значит из-за тебя у Элеоноры вторую неделю глаза, опухшие от слёз. Ну?
— А мне почём знать?
— Обрюхатил, кобель, а теперь хвостом виляет, паскудник, — Надежда повернулась и пошла в салон к пассажирам.
Она уже не слышала, как вышел второй пилот и у них начался мужской разговор, сквозь сжатые зубы.
— Ты чего такая растрёпанная? Твой опять сегодня утром забегал. Цветы доставил и открытку… Не пойму, что это у вас за отношения такие? Он в земле копается, ты в небе паришь… Не встретиться, не поговорить. Хоть бы в гости пригласила. Судя по одежде, человек он рассудительный.
Надежда посмотрела на бабушку.
— Ну, нет, у меня настроения крутить голову этому замечательному садовнику…
— Нет, не пойму… Он забрасывает тебя цветами, а ты всё про одно и тоже. Ой, в девках засидишься. Он всё чего-то пишет и пишет, а от тебя ни строчки не пол строчки. Ну, так нельзя же, голубушка.
— Бабуль, ну тебе что скучно? Иди телевизор включи, полистай программки или нет – возьми почитай его послание, — Надежда протянула ей запечатанный конверт.
— Да разве ж можно? Это тебе адресовано.
— Ничего, ничего, — Надежда машинально вскрыла конверт и пробежала глазами открытку: «Здравствуй! С возвращением на Землю! Я впервые за эти два месяца решился тебе сказать, что я тебя люблю».
«Вот сумасшедший. Он меня, видите ли, любит. А меня спросил? Хочу ли я его любви? И не надо мне, вообще ничего, ни цветов, ни этих его записок».
Она решительно встала из-за стола и сказала, обращаясь к бабушке:
— Больше цветов у него не бери.
— Что так? – та растерянно уставилась на внучку. – Какая тебя муха укусила.
— Ядовитая. – Надежда перешла на крик. – Мне ничего не надо! Я хочу забыть… Всё забыть! Я хочу… я хочу, — она заметалась по комнате. – А чего я хочу? Чего мне дуре надо? Бабуля! – она вдруг заговорила шёпотом. – Меня любят! Слышишь? Какая я дура!
— И я об этом, — удовлетворённо заметила та. – Не характер, а чёрт знает что. Прости меня Господи и вразуми ты эту заблудшую овцу, что так жить нельзя. Надюша, пора устраивать свою жизнь, чтоб детишки… пока я в силах — помогу, понянчу.
— Бабуля, ты опять о земном?
— Эх, птаха ты моя… Да, как же мне об этом не думать и не говорить с тобой. Ведь люди мы и вся наша сила и память в детях и внуках, — предательская слеза скользнула по щеке вниз.
— Бабуль, ты опять вспомнила?
— Да, вспомнила. Как улетели мои соколики, так и летают там, по сей день. Сижу иногда и представляю, как они войдут и скажут: «А вот и мы! Заждались?» Ох, как бы я тогда благодарила нашего Господа. Как бы… — слёзы полились ручьём.
Надежда подошла к ней, обняла за плечи и прижала её голову к своей груди. Ей тоже хотелось плакать, но что-то другое теснилось внутри, и было непонятно, что это там рождается, открывая дорогу чему-то светлому и доброму. Что-то затрепыхало в самом низу живота и стало подниматься всё выше и выше, пока не достигло сердца. Оно стало, бешено колотиться и вдруг полилась спокойная музыка в ритме вальса, и Надежда закружилась вокруг стола, вслушиваясь в звуки, льющиеся из души. Она выскользнула в сад, подбежала к кадке с водой и, зачерпнув оттуда целую пригоршню, брызнула ею себе в лицо. Подставила его августовскому солнцу и тихо-тихо сказала:
— Я тебя тоже люблю.
Что-то хорошее ворвалось в её мир с этими словами. Она вспомнила их первую встречу, там, в подземной электричке. Улыбнулась про себя, отметив, что она произошла на нейтральной территории: не на земле и не в небе, а под землёй. Удивительно, но факт. Он тогда ещё сказал ей, что она пахнет небом, а она ещё подумала, что он физик, а он оказался садовником. Самым любимым садовником для неё на этой Земле. Это здорово – у них будут дети и сад, утопающий в цветах. Она запела, покачиваясь в такт мелодии высоким голосом:
— Повесил свой сюртук на спинку стула музыкант…
Они смогли встретиться только через неделю. Всё это время, каждый день был для них испытанием. Каждый по отдельности думал о том, как они подойдут друг к другу, и что скажут… Андрей целыми днями был занят. Дела, как назло накрыли его всего с головой. Он мотался, и её образ неотрывно был рядом с ним. Ощущая себя совсем другим человеком. Андрей себя не узнавал. Он всех тормошил, рассказывал какие-то смешные истории и анекдоты, придумывал для желающих счастливые гороскопы, где буквально всех ждала удача и что характерно, ему верили, заражаясь его оптимизмом и верой во всё это. Если бы они знали, что за этой казалось бы лёгкостью, таился страх, а вдруг она скажет ему: «Нет»?
Надежде было куда проще. Она знала, что её любят, и знала так же, что любит и она. Если учесть, что её хождение к руководству по поводу поведения командира их экипажа закончилось в пользу добра и справедливости, то… Впрочем в этом до конца никогда и никому не удастся разобраться. Элеонора решила оставить ребёнка. Это было её решение, и никто не вправе был за это осуждать человека, сумевшего сделать именно этот выбор. Может, повезёт и на её пути встретится хороший человек, хотя процент успеха во всё такое столь минимален, что лучше, как сказал штурман Володя: «Губки не раскатывай, а просто живи и верь в корабль в алых парусах».
Итак, неделя отсчитала последние часы, и они предстали в назначенное время, в назначенном месте друг против друга. Заходящее августовское солнце играло в их волосах, пытаясь приникнуть к их первому поцелую. Он целовал её осторожно, обнимая за плечи и едва лишь касаясь её своим телом. Она отвечала ему тем же, но уже после первой минуты ей захотелось скорости. Её взрывной характер и в этом её бабушка была права, требовал экстрима. Надежда это чувствовала, но волю себе не давала, объясняй потом, что никого у неё до этого не было. Она осторожно отвечала на его поцелуи, аккуратно подставляя свои мягкие губы, а в голове сознание дубасила одна и та же мысль: «Подними меня на руки. Подними…» Зачем? Для чего? Чтобы почувствовать себя маленькой и беззащитной и вспомнить то, как качал её отец, когда она была ещё крохой? Может быть…
«Ох, уж эти садовники. Всё им надо записывать на бумажке, что, за чем следует. Путаники…»
Андрей не был путаником. Он шёл своим путём, прижав её к себе и почувствовав, как подрагивает её тело, пульсируя, как будто кто-то глотками пил воду из сосуда, приподнял её от земли…
«Вот, уже ближе к теме, а теперь бы надо на руки…»
Андрей замер. Он почувствовал такой сильный поток энергии изнутри, что, ломая все условности и пункты протокола, подхватил Надежду на руки и, не разбирая дороги, побрёл в сторону своего дома, не обращая внимания на удивлённые лица соседей. Он не слышал, как кто-то бросил ему вслед:
— Этот настрогает. Ишь, как марширует… Гренадёр.
Андрей внёс её в дом и опустил на разостланную на полу шкуру бурого медведя. Их руки в сумерках раздели друг друга и замерли. Пальцы коснулись обнажённых тел. Медленно, не спеша, они стали изучать друг друга. Всё то, что до этого было скрыто под одеждой, было рядом. Сантиметр за сантиметром, миллиметр за миллиметром – всё, ничего не пропуская, они осязали, дотрагиваясь по отдельности, и вместе друг друга. Надежда притянула его крепкие руки к себе и положила их на бёдра. Сердце бухало гулко вибрируя. Андрей бережно провёл одной рукой по её спине и стал целовать её грудь, потом живот… Она выгнулась дугой, подставив ему всю себя и это было начало обряда посвящения её в женщину, его в мужчину.
Они катались по полу. Места было много. Андрей не любил заставлять пространство мебелью. Ему всегда не хватало света, и теперь этот свет был в его объятиях. Он переливался, постанывал, обжигал поцелуями, и всё кругом от его лучей переворачивалось с ног на голову. И уже потолок был не вверху, а внизу, и стены двигались, и даже шкура медведя, на которой они занимались любовью, оживала под ними и хотела ускользнуть, но они прижимали её к полу своими телами, и та замирала, пытаясь подстроиться под их такт. Это было практически невозможно поймать то, что рождалось в их ритме, потому что каждый из них играл по своим нотам, а вместе это получалась музыка: страстная, синкопированная, немного свингованная, немного скерцозная, а то вдруг начинал звучать блюз. Он был вообще не предсказуем. Длительности нот были разной величины, и поймать следующую за звучащей было нельзя. Приходилось полагаться лишь на удачу.
Тишина укрыла их тела, завесив ото всех ночным небом. Надежда дремала на плече Андрея. Её дыхание щекотало ему ухо. Он открыл глаза, и вновь желания поползли по всему телу. Нежно обнял, и она почувствовала, что его губы ловят мочку её уха. Надежда поняла – продолжение следует. Не открывая глаз, повернулась к нему спиной, и сильно прижавшись к нему, повторила своим телом изгиб его. Опять ритм соединил их в одно целое. На этот раз они попадали в такт, и стало ясно, как надо, чтобы музыка не утомляла, а радовала. Голос Надежды взлетел под потолок, разгоняя тишину по углам. Он заметался по всей комнате, а она широко открыв глаза, всё шептала и шептала его имя, пытаясь понять, что же это такое с ней происходит и как это, получается, откуда приходит и где рождается. Ей порой казалось, что в комнате они не одни, а есть ещё кто-то, кто устал за ними наблюдать и включился в их игру. На самом деле никого не было, а просто Андрей ласкал её по-разному, представляя то одним цветком, то другим и от этого его прикосновения были непохожими друг на друга, и это… и это её возбуждало, манило к нему.
Утро они встретили, лёжа на полу, раскинув руки. Их взгляды пьяно скользили по потолку, где еле заметные блики выстраивали гамму будущего дня. Надежда шепнула:
— Ты мой первый мужчина… Да, да, да… Я знала, что так и будет. Знала.
Он молчал. У него всё было сложнее: сексуальный опыт присутствовал до этого в его жизни, а вот то, что он ощутил сегодня с нею, ещё никогда его не посещало. Он был счастлив, что это пришло к нему вместе с нею.
«Ну вот, дело сделано, а что же дальше…?»
Наступила осень. Сентябрь одарил теплом, октябрь дождями. Она продолжала летать, а он ждал её на Земле. Свои отношения они решили оформить ближе к Новому году. Время, было уже, расставило свои акценты в их жизни, и стало понятно, что эти двое нашли друг друга…
На долго ли?
Она улетала в ночь. Они сидели под пледом, рассматривая детские книжки, которые стали приобретать по случаю, мол, пригодятся. А почему бы и нет? Смеялись, как дети, вспоминая то, как когда-то сами зачитывались весёлыми историями про Незнайку и Карлсона, про Буратино и Алису…
Андрей прижимал её к себе, то и дело шепча ей на ухо, что она прелесть. Надежда оборачивалась, целовала его в щёку, и всё листала и листала страницы книжек, громко комментируя иллюстрации
— Если б можно было тебя удержать сегодня на Земле, я бы это сделал.
— Зачем? Завтра утренним рейсом я буду дома, и мы целый день и всю следующую ночь проведём вместе. Будем, есть фрукты, слушать музыку и спать, спать, спать…
— Я куплю черешню и персики…
— И не забудь яблоки, те, что из твоего и моего детства.
— Понял.
— Слушай, а ты кого хочешь?
— Ты про что?
— Девочку или мальчика?
— Мне без разницы. Любой результат – это результат. Главное, чтобы их розовые пяточки шлёпали рядом с нами.
— А вдруг будет двойня?
— Значит два горшка придётся покупать и на них краской написать: где, чей…
— Зачем?
— Для порядка.
— Слушай, а как различают близнецов в детстве?
— Наверное, ленточки привязывают к ножкам…
— Интересно, как… Ой, — Надежда взглянула на часы. – Мне надо собираться, а то скоро машина придёт, а я ещё не готова. Ты завтра приедешь меня встречать?
— Обязательно.
— А работа?
— Подождёт…
— Ты будешь с цветами? Только не говори, с какими… Я загадаю. Если угадаю, то я вернусь на Землю, а если…
— А если не угадаешь, то никуда не полетишь. Годиться? – Андрей схватил её в охапку.
— Нет-нет, я передумала. Пусть всё останется для меня тайной. Люблю всё такое, когда ждёшь, а оно вдруг и происходит. – Надежда потянулась. – Ну, почему, когда так хорошо, надо куда-то уходить?
— Не говори так.
— Почему?
— Уходят — это когда навсегда.
— А как надо говорить?
— Отлучиться.
— Да? Вот теперь понятно, — она встала с дивана. – Тогда так, я сейчас отлучусь, а ты завтра, часам к одиннадцати с цветами приезжай меня встречать в аэропорт. Встретимся на Земле…
На следующее утро он срезал несколько алых роз и, взяв такси, устремился в аэропорт. Тот встретил его разноголосицей. Подошёл к справочному окошечку, но… Лучше бы он этого не делал. Усталая женщина, не глядя на него, сказала, сквозь зубы, что с ожидаемым рейсом потеряна связь… Андрей сжал цветы и не почувствовал, как острые шипы вонзились в ладонь. Он стоял, ещё ничего не понимая, а кто-то, там, в кинобудке остановил показ любимого фильма. Надо бы свистнуть и крикнуть: «Сапожник!», а сил не было и не было желания продолжать этот бессмысленный путь. Андрей шёл медленно, озираясь по сторонам. Вокруг были люди, но они для него были, как собственно и он для них просто случайным прохожим. Чисто машинально поймав за рукав кого-то в пилотской форме, спросил:
— Извините, а что случилось с рейсом…?
— Пока не ясно.
— Что случилось? – он повторил свой вопрос.
— Ищут, ищут… пропал с радаров.
— И что это означает?
— Да, что угодно… Это же небо.
— Что угодно… что угодно. Кому угодно?
«Мне? Господу Богу? Всем им? Кому конкретно – это угодно? Покажите мне его… Дайте хоть одним глазом на него взглянуть… Кто он такой?» — мысли заметались беспомощно в голове. Андрей вышел на воздух. Что-то теснилось в его душе, мешало дышать. Он остановился и посмотрел в небо.
«Где же ты? Где…?»
Слёзы потекли по лицу. Если бы был дождь, если бы он был, то им вдвоём не так зазорно было бы плакать… Он выпустил из руки цветы и отвернулся от всех, втянув голову в плечи.
Андрей не помнил, сколько прошло времени. Для него его просто не существовало. Он стоял и слезящими глазами провожал каждый самолёт, появлявшийся в небе. Его слух был отключён, он досматривал немое кино под названием…
— Андрюшка-а! – её голос из прошлого, уже из прошлого пробивался откуда-то оттуда к нему. — Андрей!
«Почему так естественно и радостно звучит он? Ей, наверное, было страшно в последний момент. Мне тоже было бы страшно…»
Кто-то ткнулся в его спину сзади.
«Как это похоже на неё» — подумал он и обернулся осторожно, чтобы не вспугнуть видение.
— Здравствуй, садовник! А где же обещанные цветы? – Надежда стояла перед ним и улыбалась. – А я кричу, кричу, а ты не оборачиваешься. Так, где же цветы? – она схватила его за руку и вскрикнула: — Кровь? Ты ранен?
— Я убит, — чисто машинально произнёс он и услышал свой голос, и сразу же лётное поле перестало быть немым: звуки полезли в уши.
— Что с тобой?
— Мне сказали, что тебя больше нет, — он приблизился к её волосам и потянул в себя воздух. – Небом пахнет…
— Андрюш, всё обошлось, — Надежда прижала его окровавленные ладони к своим губам. – Милый, я вернулась… Я не могла не вернуться. Ты знаешь, а я всё-таки загадала, что ты придешь с розами. Я угадала?
— Да, — Андрей кивнул на свою ладонь. – Угадала… А что там в небе?
— Небольшая путаница, а так всё, как всегда…
Они стояли, обняв друг друга. Плакали и смеялись… Им подарили жизнь, и теперь всё было позади. Их ожидало счастье: долгое и честное…
Июнь 2006г.