Устав от хлопот и хождений перед завтрашним Светлым Праздником ранней Пасхи, я присел на «исполкомовскую» скамейку возле «парадной» рядом со словоохотливой и приятной в речах соседкой.
Тем для обсуждения оказалось множество: от цветущего перед глазами гиацинта и подаренного исполкомом нового белорусского лифта с его таинственными кнопками, до бесполезного ОСМД с исчезнувшей начальницей и медицинской реформы, как способа избавить тело от надежды на жизнь.
Соседка всегда считала себя истой украинкой, искала в жизни «гиднисть», ненавидела «совок» и голосовала исключительно за Тягнибока. Революция «гиднисты» её всячески умиляла, а наступившая после неё жизнь вызвала подозрения только в отношении персонажей политикума.
Она всячески пыталась переключить разговор на любимую тему. Я убивал продолжение своим «выбором» Рабиновича и Мураева. От внутреннего возмущения женщина теряла способность к дискуссии, а я наслаждался вечером, вдыхая весенний воздух.
Внезапно в отдалении возникла группа из четырех молодых людей, которая что-то обсуждала на громком гортанном восточном наречии. Громкость лишала возможности слышать что-то ещё, кроме их эмоциональных рулад.
— А нельзя ли на полтона тише, молодые люди? Вы не одни.
— У них вата в ушах.
— Вату покупают только совки!
— Я фигурально высказался.
— Вот ведь, совсем обнаглели!
— Их твоя не понимай!
Один из «молодыкив» сочно сплюнул на асфальт в нашу сторону.
В это время чья-то иномарка внезапно перекрыла выход из «парадной» и со скамейки, при этом подняв целое облако пыли. Судя по номерам, это была пресловутая «евробляха», которую невозможно найти.
— Разве можно так? А если я захочу выйти? В какой школе вас учили?
— Успокойтесь, они учились не при «совке».
Молча из машины «балетно» вылез самый молодой из присутствующих. Он присоединился к гортанной публике и тут же стал выкрикивать своё кровное.
Самый старший из них отделился от стальных, подошел к машине, извлёк с места переднего пассажира куртку, утепленную цигейкой, и с размаху встряхнул её. Вместе с пылью из куртки выпал пистолет «Форт» украинского производства. Спрятав его в кобуру под левой мышкой, при этом, задирая пуловер, продемонстрировав нам свой торс, парень постелил куртку обратно, уселся и с грохотом захлопнул дверь.
— Куда смотрит полиция? Где порядок? Кто им заткнёт рты?
— Успокойтесь, полицию «делали» грузинские реформаторы, они тоже кричали. Эти даже нашу пыль вытряхнули нам. Разве такое записано в преступления? Оружие может оказаться законно подаренным.
— Саша, вызывайте уже!
— Успокойтесь, эти выстрелят раньше, чем те приедут.
На грохот закрытой двери в машину тут же запрыгнул водитель, немедленно включил двигатель и музыкальную «шарабайку», из которой вырвалась восточная музыка невероятной громкости. Выхлоп превратил весенний воздух в гаражный перегар.
— Нет хлопцев! Я не о вас, Саша. Вы — уже в почтенном возрасте и поддерживаете себя тросточкой.
— Вы хотите положить хлопцев перед своими глазами в гречку, которую вам приносили на выборы. Пусть хлопцы живут долго и счастливо.
Участники нашего приключения неохотно присоединялись к тем, кто в машине. Наконец, остался только один. Машина прокрутила для стартового рывка колёса по асфальту, оставила след и надымила нам на прощание, удаляясь в евробляховую неизвестность. Одиночка, подобострастно пригнувшись, махал рукой вслед удаляющимся.
Он направился мимо нас прямо в парадную и на ходу произнёс: — Здравствуйте.
— Здравствуйте вам!
— С праздником! Вы не хотите извиниться за товарищей.
Ответа не последовало, вместо него нам ответила захлопываюшаяся на домофонный прихват дверь.
— Меня прямо распирает от «гиднисты». А вас?
— Меня всю ципает! Я найду их гнездо и напишу в полицию! Так им не пройдёт!
— Вам не кажется, что в жалобах присутствует совковость? Успокойтесь! Завтра – Великий Праздник. Бог всех простил, и мы прощаем.
— Бог обязательно метит шельму!
— Это было только наше испытание во всепрощении, не более того.
— Я пойду пить барбовал и собирать корзинку в церковь. До завтра.
— Я тоже удаляюсь. Моё вам почтение.
