я ем

«I am …»
из У. Уитмена

Начнём с того, что я не ем,
А целеустремлённо сплю,
Весь на спине, расслабленный и пресный,
В окне уже стареет день воскресный,
Но что мне до него?
Внутри меня века себя сменяют:
Я рыцарский кинжал роняю
И бивнем мамонта машу,
Над Адриатикой порхаю,
То – бабочка, то – Чингиз – хан,
А тут какой – то глупый день,
Он, правда, солнечный, сентябрьский,
Чуть опереточный на слух,
Для бледных земляков – подарок,
Повис над городом бесхозным,
Чуть слева от Адмиралтейства
В фольге конфетной дирижабль
(Я вижу белый потолок).
Далёкий шум за форточкой закрытой
Напоминает лёгкий грипп,
И хрип послушный в горле сонном
От после ближнего дождя
Растёт мгновенным снежным комом
Навстречу найденному «Я».

Приятно просыпаться в дефиците
Цветастом, накрахмаленном, моём,
И Через миг мы с телом запоём
О выходной полуденной истоме,
О том, как хорошо проснуться дома,
Вдвоём, втроём и даже вчетвером,
На родине, которую имеем,
Народом окружёнными своим.

Из кухни молодой семейный дым
Накал патриотический сгущает,
Перо к исходной точке возвращает,
И мы послушно следуем за ним.

Вот кухня, в которую нам ещё рано:
Конфорка на плитке, вода внутри крана,
Блокадное радио в чёрной мембране,
На столике книжка под чай из спецхрана,
На кафельных плитках – конфликт двух баранов,
На скатерти гладью – богиня экрана,
В иранской салфетке – строка из Корана
И сладкие финики из Тегерана,
Ножи спят и видят возможные раны,
Сервиз – сервировщика из ресторана,
Живёт холодильник в гуденьи пространном,
Таит морозилка комочек бурана,
Под крышкой кофейника – ум Талейрана,
А воздух – свидетель распада урана,
И наше явление здесь без охраны
По общему мнению выглядит странно,
На кухне, в которую нам ещё рано.

Но ладно,
взгляни в Петербург, что за форточкой зреет,
Он воздух такой, говорят, уникальный имеет,
Что им подышать за валюту летают туристы –
Вон лайнер по тёмному небу везёт их со свистом.
Сейчас они выйдут оттуда по трапу на землю,
Вздохнут своей клеткой грудной иноземной
И скажут «О,кей»,и получат багаж с ярлыками,
И встретят их гиды разученными языками.

Смешно тебе это, на кухне стоящему утром.
Твой сонный язык обложила банальная пудра.
Тебе бы умыться фильтрованной невской водичкой
Из крана течёт она этакой юной певичкой.

О, как умываются утром российские люди!
И как подставляют воде свои вольные груди,
Смывают с годами и с мылом остатки былого
Для жизни совсем без остатков, счастливой и новой!

Я тоже российский, с остатками, с жизнью, с годами,
В струе леденящей ликую со спёртым дыханьем,
И песня моя в вентиляции вместе со всеми
Летит по её разветвлённой, продуманной схеме.

Живу, Человек я и может, Уитмен наш местный,
Гремит из – под крана моя дружелюбная песня!
Эй, люди, вы слышите мой в вентиляции голос?
Давайте возьмёмся все за руки, тысячи голых,
И выйдем на улицы – пусть нас увидит планета.
Пойдём вслед за солнцем навстречу крылатым ракетам,
Достигнем под вечер далёких брегов Потомака
И спросим Обаму, куда тут зарыта собака,
Усядемся кругом вокруг его Белого дома
И Землю избавим от ядерного Содома!

Вот так несерьёзно под душем стоишь и поёшь ты.
А где-то в Нью-Йорке серьёзно выходит на площадь
Живой человек с самодельным бумажным плакатом
И требует нечто, как правило, безрезультатно,
Но это – его буржуазное личное дело…

А ты деловито квартиру похлопай по стенам,
Весь утренний, бодрый, добротный хозяин
Страны, погашающей выигрышный внутренний займ.

Уверенно смотришь в бинокль
и он приближает
Равнины твои и леса, где твой зверь пробегает.
А хочешь, взгляни в микроскоп, где микроб твой резвится,
А в небе летают твои и журавль и синица.

А вот аксолотль, воскресный наш бред
Музеев, театров, значков, стадионов –
В кармане под сердцем вполдрёмы шпионит
И знает с ухмылкой, что выхода нет,
Что нет ни его, ни меня, ничего,
А он – бледно – розовое вещество,
Кошмарик ночной, озорной пустячок,
С неклеенных рам вековых сквознячок…

А впрочем, я в зеркале вижу: я есть,
«I am…» как сказал бы на это Уитмен.
Но я промолчал – очень хочется есть,
И надо на кухню, где завтрак накрытый
Лежит ли, стоит – так теперь безразлично,
Его нужно съесть, он холодный совсем.
Во рту появляется первая пища.
Её я жую.
Я глотаю.
Я ем.

я ем: 3 комментария

  1. Ну прямо Питерский Маяковский. Браво!

  2. Володя ответы приходят только на почту. Так задумано? Может и правильно. Как Пушкин не надо. Я Люблю, как Маяковский, Кедров создатель литературной группы и автор аббревиатуры ДООС (Добровольное общество охраны стрекоз). Чуешь ветерок откуда? Это он сформулировал общий принцип поэзии как метаметафору:

    «Метаметафора — это метафора, где каждая вещь — вселенная. Такой метафоры раньше не было. Раньше все сравнивали. Поэт как солнце, или как река, или как трамвай. Человек и есть все то, о чём пишет. Здесь нет дерева отдельно от земли, земли отдельно от неба, неба отдельно от космоса, космоса отдельно от человека. Это зрение человека вселенной».
    А все, что травка на травку и по линеечке — это не по мне. Помнишь у него есть поэма «Компьютер любви» — это супер… Литературка писала:» Он- это тот, который (Кедров в смысле) придаёт художественным образам наукообразность, облекает поэзию в философию, «расшифровывает» астрономическую символику литературных сюжетов, от Библии до народных сказок, и «открывает» «метакод» — «устоявшуюся систему астрономической символики, общей для разных ареалов культур», ну вот где-то так мне нравится. Правда, когда пишешь таким языком, то понятно получаешь в ответ высказывания по поводу неясных смыслов и не понятных слов. Да черт с ними, которым что-то непонятно.

  3. О чем бы ни писал автор,прежде всего, надо сохранять ясность мысли.. А ее как раз-таки здесь и не видно… Писать надо понятно не для себя,а для всех… нет читателя, кому нужен писатель тогда? Все фразы «черт с ними»… это,я так понимаю, в адрес читателя … Нелестно, я бы сказала… Творец должен быть более почтителен к тем, кто внимает его творчеству…а иначе- пишите для себя и держите рукописи в столе…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Я не робот (кликните в поле слева до появления галочки)