Маленькая аккуратная комнатушка с небольшими оконцами по всему периметру, судя по всему, являлась чем-то вроде больничной палаты пост апокалиптического времени. В этом небольшом помещении кроме меня находилась молодая женщина азиатской наружности, но почему-то со светлой, почти белой, кожей. Она была худощава и высока. На ней было надето воздушное лёгкое платье пепельного оттенка с крупными синими розами. Её грубые и прямые чёрные волосы были подобраны в хвост, сдвинутый вправо и спадающий через правое плечо на грудь. Она сидела на железном стуле напротив меня, рядом с люлькой, в которой лежал полуторагодовалый малыш. Он был слаб, бледен и тяжело дышал. Женщина-азиатка без умолку говорила об этом маленьком человечке, время от времени бросая на него безразличный колкий взгляд. Её резко очерченные губы напряжённо двигались, отчеканивая слова, разбивающиеся звонкими осколками тишины, царящей во внешнем мире за стенами нашего сомнительного укрытия. Мне надоело её слушать. Я, делая вид, что не слышу её и даже не замечаю её присутствия, подошла к малышу. Вынув его из колыбели, я нежно прислонила ребёнка к своей груди:
-Сколько бы времени не осталось, — тихонько, но твёрдо проговорила я, — я останусь здесь, с ним…
Чёрнобровая женщина грациозно вскинула своими костлявыми плечиками и, чуть улыбнувшись, предложила:
-Может вам и позволят остаться с ним, а сейчас давайте прокатимся и посмотрим, что сделалось с пространством этой ветки, — Она резко поднялась со стула и решительно направилась к узенькой низкой двери. Приоткрыв её, азиатка, не терпящим возражений тоном, сказала:
— Проедемся, не спеша, по линии этого яруса, а затем вернёмся в этот же тупик! — Закрыв дверь, нервозная дама предложила мне уложить ребёнка в его постельку и расположиться рядом с ней, у окна. Погладив мягонький пушок волосиков малыша, я поцеловала его лобик и уложила в люльку. Едва я выпрямилась, как комнатушка заскрежетала и, содрогнувшись, тяжело поползла вперёд, покачиваясь из стороны в сторону. Только теперь я поняла, что помещение, в котором мы все находились, являлось чем-то вроде вагона, но гораздо меньшего размера в обычном нашем представлении. Он тяжело и медленно перемещался по толстым сдвоенным рельсам, протянутым как нити от одной гигантской вышки до другой, от одного скалистого уступа до другого — через пропасти, через пустоши, через хаос материи там, внизу. Мы молча смотрели в окно, вниз. Там, напоминая сталагмитовые рощи, вобравшие в себя все мыслимые и немыслимые оттенки разнообразных красок, росли желеобразные массы, припудренные белёсо-серой пылью, приглушавшей буйство красок ядовито-яркого хаоса. Некоторые маслянисто-мармеладные столбы напоминали очертания зверей, птиц и растений. В некоторых скоплениях можно было угадать привычные для человека предмета. Я, например, смогла разглядеть в одном таком сталагмите голову единорога, посаженную на изящно изогнутой шее, из которой, чуть ниже, как-будто вырастали семь маленьких перистых крыльев. Ещё я сумела разглядеть целую поляну цветастых юл разного диаметра. На мгновение мне даже показалось, что ими можно играть, до того они все были реалистичны и привлекательны!
Присматриваясь к отдельным столбам этой гигантской рощи, наглухо затянувшей всю земную твердь, можно было заметить, что каждый нарост внутри пульсирует меленькими огонёчками, напоминающими брызги воды из фонтана в лучах полуденного солнца. Иногда случалось, что один из множества сталагмитов начинал судорожно вибрировать и, скакнув вверх, оседал жижей, а потом тут же вытягивался, заметно увеличившись ввысь и чуть-чуть вширь:
-Скоро здесь и вовсе нельзя будет проехать, — тревожно заметила азиатка, не отрывая взгляда своих чёрных глаз от цветастых захватчиков земли, представляющих смертельную угрозу для людей, научившихся выживать в таких вот вагончиках-панцирях, в одном из которых находились сейчас мы. В тесных комнатушках, ползающих по металлическим навесным рельсам, образующих грубый кокон, который с каждым разом становится всё плотнее и неустойчивее.
-Это очень красиво, — заметила я вслух, указывая на сталактитовые дебри, верхи которых походили на разнообразные ёлочные украшения, — напоминает детство. Много ярких игрушек, разноцветных огней в новый год и на Рождество, призрачные мечты и грёзы о чём-то, чего не существует… — Я на мгновение замолчала и посмотрела в лицо той молодой особы, с которой мне суждено было сейчас ехать в одном вагоне-панцире через яркий хаос иллюзий.
Женщина, скривив губы в недоумевающей улыбке, хотела что-то сказать, но я не дала ей проронить ни слова, продолжая озвучивать свою мысль:
— Мы думали, что мира наших иллюзий не существует, но кто знает наверняка, что это такое? — Я кивком головы указала на кристально-цветастые желейные наросты внизу, — Может быть всё это и есть иллюзии, миражи, страхи, обман и пустота всего человечества, материализовавшиеся и теперь уничтожающие нас самих, как нечто вредное самому Мирозданию? Так, как если бы мы были чем-то несуществующим, чьё бытие лишь предположение, тень? И теперь не они, а мы все превратились в иллюзию, в пустоту, в ничто… Похоже на то, что ещё немного и для нас не останется здесь места, но! Но кто скажет, не наша ли в том вина? Может спасение вовсе не снаружи, но внутри нас? Внутри каждого отдельно взятого человека, с его помыслами, с его сутью, со всем тем, чем он является, а не с тем, чем кажется?..
-Полно-те, дорогая! — Нервно съёжившись, воскликнула моя слушательница, — Чем бы это ни было, мы этого сильнее и мы найдём решение проблемы!
-Мы — это кто? — Саркастически усмехнулась я, — Человечество? А вам не кажется, дорогая, — тем же языком и в тон моей собеседнице излагала я свои мысли, — что человечество именно тогда на краю пропасти, когда каждый из живущих думает исключительно о всём человечестве, теряясь в грандиозных планах по его спасению и это в то время, когда каждому человеку следовало бы задуматься исключительно над собой, над своей жизнью, над целями, которые приследует он, а не кто-то иной?.. И ещё, — горько усмехнулась я, — не смешно ли думать, будто убийство себе подобных приведёт к спасению жизни всего человечества?! Хорош метод борьбы за спасение жизни убийством пусть слабых, пусть незащищённых, но всё же живых! Чушь это и вот ещё что я вам скажу, — поднявшись с металлического стула, я грозной тенью нависла над «воительницей» за жизнь, — Если и есть какой-нибудь способ человечеству выжить, так это только жизнь! Жизнь каждого человека, даже самого слабого, самого безнадёжного, самого неприспособленного к условиям жизни, продиктованным кошмаром, вырвавшимся из пустоты омертвелых душ! Закон таков, что чем больше жизни, тем меньше смерти, но никак не наоборот! Взгляните хоть на эти коросты, — указала я рукой в сторону желеобразных сталагмитов , заполонивших собою всё пространство внизу на сколько хватало глаз, — что пробиваются к бытию и пусть они послужат нам примером того, как мы должны стремиться жить — через содрогание, через спазм, через муки, через скачок через себя… И не просто жить ради своего выживания, но жить ради другого, кто менее силён и кто совсем рядом…
-Утопия, — едва слышно прошептала азиатка, став бледнее, и тут же перешла к окну напротив, — Ой, — радостно вскрикнула она, — Смотрите! Смотрите, ожерелья! — Азиатка резким и быстрым движением руки отварила окно и протянула руку наружу. Я тоже распахнула своё окно и тоже высунула руку, стараясь нанизать на неё всюду парящие кольца, состоящие из пористых капель шоколадно-кремового оттенка. Никто из нас, находившихся здесь, не знал, что они такое — эти кольца. Но они заменяли нам питие и пищу, так что повстречать скопление ожерелий было большой удачей. Проглотив только лишь «бусинку» такого кольца, можно было почувствовать как жажда и голод уходят, а им на смену приходят сила и внутреннее удовлетворение. Одного такого «ангельского нимба» хватало на то, чтобы погасить гнев и злобу нескольких людей. Вот и моя соседка, поймав три ожерелья, изменилась, едва проглотив капельку от одного из них. Даже её резкие черты лица сделались плавными, жесты — размеренными, а мысли — спокойными, мирно текущими…
Улыбнувшись, женщина-азиатка стала рассказывать мне про свои детство и юность, вспоминая самые добрые моменты. Её глаза стали светлее, а лицо умиротворённым. Никаких резких фраз не слетало с её губ, наконец-то пропитанных бархатистой мягкостью. Никакой подозрительности не таилось в её интонациях — она вся словно преобразилась и, подойдя к колыбели, аккуратно взяла малыша на руки и нежно передала его мне:
-Он слаб, — сказала она с чувством сострадания, — не плачет совсем, но у вас есть «нимбы» ангелов, так что пусть он остаётся у вас… Вернее, вы можете остаться с ним, здесь.
В это время вагончик-палата чуть качнулся и встал на месте. Мы вернулись в свой тупик. Из-за узкой низкой двери вышел рослый мужчина средних лет со светлыми волосами, словно окрашенными весенним солнцем:
-Наш челнок причалил, — сказал он, — пора проститься.
Я улыбнулась ему, а затем женщине-азиатке. Она, посмотрев на малыша, лишь тихонько повторила сказанное прежде:
— Да, пусть остаётся здесь с вами, хотя это опасно. Рельсы этого яруса слишком близко к земле, но если вы так решили…
-Да, — кивнула я в знак согласия, — я так решила…
Они вышли и я слышала, как, скрежеща, покатился другой такой челнок по рельсам вдаль, на другой уровень — более безопасный. А я осталась в опасной близости от цветастого нечто, но была счастлива тем, что могу держать крохотное создание на руках, помогая ему жить. В первые за это долгое время, ребёнок открыл свои глазки и широко улыбнулся мне, высунув из одеяльца крохотную ручонку. Я положила в его ротик две бусины «ангельского ожерелья» и подумала, что нужно изъездить всю ветку этого яруса, не пропуская ни один из тупиков, и, как знать, может не всё так плохо, как показалось сначала, когда мы прокатывали путь, считая лишь его один более-менее ещё безопасным на этом ярусе!? Уложив ребёнка в люльку поудобней, я взяла её и перенесла в кабину управления. Там, надёжно закрепив её рядом с собой на широком сидении, я дёрнула рычаг и мы медленно покатились по рельсам, наслаждаясь присутствием друг друга и наблюдая за миром, разросшимся внизу, за стеклом. Яркие огни желеобразных ядовитых сталагмитов, казалось, блекли. Мы проезжали высоко над ними настолько, что их фосфоресцирующее излучение не причиняло нашим глазам никакого вреда. Проехав какое-то незначительное расстояние, мы снова въехали в облако «ангелских нимбов». Через открытые окна они заполонили всю нашу кабину так, что пришлось открыть дверь в комнатушку, чтобы часть из них с потоком воздуха просочилась туда и там осела. Малыш, обеими руками перебирая сразу несколько колец, задорно смеялся и аппетитно откусывал по бусине то от одного «нимба», то от другого. Его большие голубые глаза блестели как горный хрусталь, а щёчки пылали здоровым румянцем. Я понимала — кризис миновал и теперь у нас есть силы жить и ехать дальше!
13.03.2015г., г.Н.-Ф., ЮНиС
