Свобода и воля (глава вторая).

Вещь сама по себе и теория относительности.

Напомню. В первой главе было приведено высказывание профессора кафедры этики философского факультета МГУ им. Ломоносова А. В. Прокофьева о том, что невозможно разорвать процесс изучения истории философии и, собственно, самой философии. Прокофьев пишет:

«И дело здесь не просто в том, что философская Истина, в отличие от научных истин, всегда предстает как индивидуально окрашенная, и этот факт не является не случайным, ни негативным. Всегда представляя собой результат понимания, толкования смысла, интерпретации, философская истина превращается ни во что без ее выразителя, живой фигуры самого философа, рисующейся сквозь ткань его мысли».

Согласитесь, что подобный взгляд скорее соответствовал бы искусству, нежели науке. Именно в искусстве личность неотделима от плодов своего труда, где подражание является признаком отсутствия таланта; но никак не в науке. В науке подражание в принципе невозможно, так как фиксируются лишь шаги в неизведанное. Все лавры достаются первооткрывателю, а идущие следом получают лишь удовлетворение своей причастности к тому или иному великому открытию. Таким образом, современная научная философия есть более искусство, чем наука. Именно об этом пишет доктор философских наук Л. К. Науменко в статье ««Коперниканский переворот» Канта: рождение и смерть идеи».

«В сложившейся сегодня практике изучения философии и обучение ею доминирует «исторический подход», то есть обращение к прошлому для объяснения настоящего. Однако поскольку настоящее рассматривается совершенно некритически, т.е. берется как эмпирически констатируемая данность множественности, плюрализма имен, школ, направлений, систем, из которых ни одна не претендует на истину, то история философии предстает как некое лишенное связи и логики многообразие, которое ровным счетом ничего не может объяснить и ничему не способно научить, разве только «толерантности» — взаимному вежливому признанию равной удаленности от истины, т.е. равной неспособности служить и «каноном», и «органоном» знания. Это логический результат дискредитации категории истины. Поэтому «плюрализм» и «толерантность» основаны на соглашении и ничего иного не означают, кроме признания безусловной импотентности философии. Признается, что любое событие или явление вполне допустимо толковать и так, и сяк, и совсем наоборот, поскольку все зависит от «точки зрения», от способа «центрации», и от «творческой» изобретательности субъекта, способного выстроить на «точке зрения» непротиворечивую «теоретическую модель», относительно которой заранее известно, что она нисколько не лучше любой другой.

Понятно, что наука, безусловно, несовместима с такой моделью теории. Ни математику, ни физику, ни биологию, ни геологию не привлекает перспектива выродиться в биографии или, в лучшем случае, в историческую культурологию, в которой место индивидуального субъекта займет субъект коллективный, столь же свободный в своих «творческих исканиях». Не в этом ли причина того, что философии отказано в праве называть себя наукой (или хотя бы научной)?»

Похоже, подобную репутацию философия имела и во времена И. Канта.

«Вот почему, поскольку сами философы имели неправильное представление о развитии идеи своей науки, разработка ее не могла иметь определенную цель и точно установленное направление; из-за того, что философы произвольно чертили план, не знали дороги, которой следует идти, и постоянно спорили между собой из-за открытий, которые каждый стремился сделать на своем пути, их науку стали презирать сначала другие, а, в конце концов, даже в их собственной среде». (И. Кант «Критика чистого разума», стр. 67).

После непродолжительного периода деятельности немецких классиков, включая Маркса, философия вновь устремилась по пути наименьшего сопротивления, все более удаляясь от научного знания. Философия превратилась в искусство. А так как философы без малого за три тысячелетия изобрели массу терминов, непонятных для непосвященных, то философия превратилась в искусство жонглирования этими терминами. Философия выродилась в искусство для искусства, а философы — в касту людей, далеких от нужд и чаяний простого человека. Им бы перейти на простой разговорный язык и, вне сомнений, их творения оказались бы востребованы людьми не менее чем деятелей традиционного искусства. Увы, вероятно, это просто невозможно, так как масса людей кормится от искусства философии, вызубрив лишь необходимые термины. Но красиво излагать мысль так же трудно, как красиво изображать чувство. И все те, кто кормится от философии, ничего не внося ни в науку, ни в искусство философии, моментально проявились бы подобно пустой бочке, пущенной под уклон на мостовой. Возможно ли подобное развитие событий?

Однако вспомним, ведь Кант был уверен, что он выстраивает здание философии в полном соответствии с требованиями науки. Является ли «Критика» Канта научным трактатом в полном смысле этого слова? Является, и доказательством тому служит научный, без каких-либо оговорок, труд К. Маркса «Капитал», основой которого стал диалектический метод, фундамент которого был заложен Кантом. К сожалению, сам марксизм так и не смог стать научной теорией. Достойно удивления то, что диалектика, блистательно используемая Марксом при вскрытии внутренних закономерностей капиталистического производства, в марксизме была искажена и ложно представлена. Такое ощущение, что «Капитал» создавал один человек, а марксизм – совершенно другой. Выстроить научный взгляд на феодальное общество, игнорируя идею Бога, принципиально невозможно. Непонимание этого положения и не позволило Ф. Энгельсу создать труд о природе, подобный «Капиталу» Маркса. Дальше отдельных набросков дело у него так и не пошло. И этот факт лишний раз подчеркивает, что наука и религия не антиподы, а всего лишь диалектические противоположности. В этом плане учение Канта оказывается недостаточным, а Маркса-Энгельса – ложным. И человеческое сознание, и человеческое общество не является самодостаточным. Этот тезис в теории Гумилева получил обоснование и развитие.

Итак, принято считать, что в познании Кант совершил переворот, который сам Кант с гордостью называл «коперниканским переворотом».

«Здесь повторяется то же, что с первоначальной мыслью Коперника: когда оказалось, что гипотеза о вращении всех звезд вокруг наблюдателя недостаточно хорошо объясняет движение небесных тел, то он попытался установить, не достигнет ли он большего успеха, если предположить, что движется наблюдатель, а звезды находятся в состоянии покоя». (И. Кант «Критика чистого разума», стр. 3).

Следует, вероятно, обратить внимание на то, что Кант усматривает в открытии Коперника всего лишь элемент относительности движения, а вовсе не тот переворот в представлениях человека, который совершил Коперник в результате отъема у Земли чести быть центром Вселенной и передачи этого центра Солнцу. Именно этот момент в «коперниканском перевороте» Канта подмечает и Карл Поппер. В своей статье «Иммануил Кант – философ Просвещения» он пишет:

«Этот переворот разрешает в определенном смысле проблему человека, которая была поставлена самим Коперником: Коперник отнял у человечества его центральное место в мире. «Коперниканский переворот» Канта – восстановление этой позиции, так как великий кенигсбергец не только доказал, что наше пространственное положение в мире несущественно, но и показал, что в определенном смысле наш мир вращается вокруг нас…». (Карл Поппер «Иммануил Кант – философ Просвещения»).

Согласитесь, что после этих оговорок учение, созданное Кантом, трудно назвать «коперниканским переворотом». Что сделал Коперник? Он создал гелиоцентрическую систему мира, т.е. право называться, так сказать, центром мира он у Земли отнял и передал Солнцу. По сути, этот шаг можно расценивать как анти-антропоцентризм. Учение же Канта – это ярый антропоцентризм. До Канта полноценным и единственным субъектом, творящим мир, согласно христианской идеологии, был Бог. Человек же, как производное от Бога существо, к познанию самостоятельно неспособен, т.е. человек не самодостаточен. Познание приходит к человеку только через веру. Вера — первооснова познания. Христианство на том и стоит, что вера является первичной по отношению к дискурсивному мышлению. Она трактуется как форма единения человека с Богом, как канал, через который Бог воздействует на познавательные способности человека: оплодотворяет, оздоровляет и совершенствует их. Кант же, возведя человека в ранг трансцендентального субъекта, замкнул этот канал на самого человека в форме знания a priori, которое трактуется как врожденное свойство, что-то типа инстинкта. В этом плане марксизм является прямой преемницей кантианства. Марксизм, уже бескомпромиссно, т.е. в отличие от Канта, не прикрываясь каким-либо фиговым листочком, свергнув Бога с его пьедестала, водрузил на него человека, тем самым выполнив заказ капиталистической системы на право хищнической эксплуатации природных ресурсов Земли без оглядки на Бога. Вероятно, без кантианства марксизм не смог бы состояться.

И, тем не менее, Кант совершил переворот в познании человеком и мира, и себя. Сейчас бы Кант вероятнее всего назвал свое творение не «коперниканским переворотом», а «эйнштейновским переворотом». Если Эйнштейн ньютоновское абсолютное пространство и абсолютное время заменил относительным пространством-временем, то Кант, введя в теорию «вещь саму по себе», абсолютным понятиям, вырабатываемым сознанием человека, придал статус понятий относительных. Ужель это не переворот в сознании человека? Вопрос лишь в том: стал ли человек в результате этого переворота самодостаточен?

Зачастую комментаторы трансцендентального анализа чистых форм познания и нравственности отмечают односторонность учения о непознаваемости вещи самой по себе, как основания свободы. Причину этого они видят в пренебрежении Кантом тем реальным значением места и роли, которое занимает свобода в конкретной деятельности человека. Канта обвиняют в том, что он человека, как эмпирически существующего субъекта познания, превратил в абстрактное разумное существо, в трансцендентального субъекта. Признавая в какой-то степени верным самоограничение возможностей философского познания, тем не менее, они считают, что это ознаменовало собой отход от реальности. Погружение в глубины трансцендентальности обернулось не только противопоставлением «чистых» форм трансцендентальной философии конкретным формам их применения в конкретной деятельности человека, но и агностическим ограничением познания. Для современных философов уже недостаточно той свободы, которую Кант дал человеку, разорвав пуповину, связывающую его с Богом. Они жаждут большего, вот только не обернулось бы это большее пропастью, куда слепые поводыри способны затащить все человечество.

Да, Кант действительно разорвал пуповину, связывающую человека с Богом. Однако он ее не разрушил, а замкнул на человека. Она хоть и в ложном режиме, но функционирует в теории Канта. Весь парадокс в том, что та теория (диалектика Гегеля), фундамент которой заложил Кант, однозначно приводит нас к выводу, что ни сам человек, ни общество, созданное человеком, не самодостаточны. Связь с Богом ли, с духом ли, мировым разумом или этническим полем, как в теории Гумилева, реальна; реальна сущность, снабжающая человека энергией посредством этой связи, которая, с одной стороны, создала человека, с другой стороны, не позволяет человеку деградировать вплоть до амёбы. Однако допустимо Бога ли, духа ли или мировой разум отождествлять с этническим полем Гумилева? Вероятно, к Богу ведет множество ступеней. Почему бы одной из них не быть этническим полем? Дело в том, что результаты воздействия на человека Святого Духа, описанные в Библии, и этнического поля посредством пассионарности, описанные в теории Гумилева, очень близки друг другу. Такой же прямой, как с Библией, связи теории Гумилева с теорией Канта нет. Стержнем теории Гумилева является пассионарность (энергия), а теории Канта – пространство. Но так как согласно теории Эйнштейна энергия неотделима от пространства-времени, то связь эта должна быть. Вероятно, прежде всего, следует определиться, соответствует ли пространство Канта современным представлениям?

В теории относительности Эйнштейна время предстало равноправной координатой в системе координат четырехмерного пространства-времени. Время стало невозможно обособить подобно тому, как из трехмерного пространства невозможно изъять одну из координат, не превратив при этом это пространство в непригодное для жизни трехмерных существ. Но это еще не все. Эйнштейн собственное время данного пространства-времени связал со скоростью движения этого пространства-времени (внутреннее пространство-время), относительно которого пространства-времени (внешнее пространство-время) оно движется. Чем больше скорость движения внутреннего пространства-времени относительно внешнего, тем меньше скорость протекания процессов в нем, т.е. тем медленнее течет время. И этот эффект был зафиксирован экспериментально.

Давно замечено, что при движении тела, излучающего волны определенной частоты, относительно неподвижного наблюдателя, частота излучения изменяется. Эффект этот называется эффектом Доплера. В теории относительности эффект Доплера так же имеет место, но с небольшой поправкой. Так, на звезде, движущейся относительно Земли, все процессы для земного наблюдателя будут несколько замедленными, в результате чего должен наблюдаться релятивистский эффект изменения частоты излучения. Релятивистский эффект, в отличие от эффекта Доплера, не зависит от направления скорости и определяется только ее абсолютной величиной. Дело в том, что каждый атом испускает световые колебания, сообразуясь со своим собственным временем. При учете скорости движения лишь относительно Земли, составляющая собственного времени всех атомов будет одна и та же, что и даст возможность наблюдать релятивистский эффект. Эффект Доплера от движущейся звезды проявляется, если сама скорость или составляющая скорости движения направлена по лучу зрения к звезде. Если же звезда движется перпендикулярно лучу зрения, то эффект Доплера отсутствует, и должен наблюдаться лишь релятивистский эффект. Увы, пока еще космология не может отличить движение звезды по лучу зрения от движения перпендикулярного ему. Воспроизведение этих условий стало возможным в лабораторных условиях, где релятивистский эффект и был зафиксирован. Необходимо лишь учитывать, что определяя в опыте (пока еще только мыслимом опыте и при условии способности экспериментатора выделить эффект Доплера) собственную временную составляющую той или иной звезды, мы не определяем собственное время звезды, мы определяем лишь составляющую совокупного собственного времени звезды при ее движении относительно Земли. При взгляде на эту звезду с Марса, результаты будут другими. В данном эксперименте мы можем познать лишь то, что нам являет звезда, т.е. не само собственное время звезды, как вещь саму по себе, а явление, и это явление будет напрямую зависеть от наблюдателя, от того, с какой скоростью движется не только звезда, но и наблюдатель. Теория Эйнштейна подтверждает истинность идеи Канта о необходимом разделении вещи в себе и явления, о принципиальной относительности нашего знания о том или ином предмете. Утверждение современных комментаторов о каком-либо ограничении Кантом познания исходит из непонимания и неприятия ими не только учения Канта, но и теории относительности Эйнштейна.

Свобода и воля (глава вторая).: 2 комментария

  1. Браво!
    Ещё так и просится на язык то, что большинство современников изучало первоисточники по комментариям записных марксистов и отставных замполитов. А с момента, когда в хрущёвские времена было проголосовано решение съезда о том, что марксизм-ленинизм может «устаревать»(упрощённая мной для понимания формулировка) и его дальнейшим научным развитием являются нормативные документы съездов КПСС, появилась формулировка: «политику партии понимает правильно».
    Найти Канта, а в особенности Плеханова можно было только в элитарных читальных залах по длительной записи в очередь на прочтение в установленные дни. Потом меня спросили о том, что меня интересовало.
    Из Эйнштейна сделали бытового самодура и чудака. Читать его лично можно было на языке оригинала, что делало прочтение практически невозможным из-за оригинальности изложения. Зато опусы наших академиков о том, о чём писал Эйнштейн, читали все. Все наталкивались на одни и те же противоречия в системе оценки результатов наблюдений, о которые споткнулись академики. На сколько я помню, именно тогда возникла мифическая частица — гравитон, которую упорно искали для выхода из системного противоречия.
    Ничего не изменилось в методике. Сейчас ищут Бозон Хиггса (Хиггсон).
    Методика у нас всё препарировать.
    Никогда человечеству не дано достигнуть абсолютной истины и полного знания. Надо сменить точку наблюдения, о чём с таким юмором сказал Эйнштейн.

  2. @ Александр Касько:
    Здравствуйте, Александр. Да, безобразия в мире много, но истина все равно пробьет себе дорогу. А истина, высказанная Э. Шредингером в маленькой книжице «Что такое жизнь? С точки зрения физика», гласит, что физика принципиально не может объяснить жизнь, что нужны другие законы. Законы физики хороши при изучении мертвой материи, но как только эти законы пытаются применить к живому, оно тут же превращается в мертвое. Но ведь так хочется жить хорошо или даже еще лучше даже тогда, когда в голове нет ни одной дельной мысли, а вникать в мысли, высказанные гениями трудно и лень. Вот и ищут что-то, вкладывая в это искомое все большую дозу энергии, вероятно, все-таки понимая при этом, что чем больше ты вложишь в пространство-время энергии, тем больше шансов получить в нем новое пространство-время в форме частицы. Увеличится разрушительная мощь новоиспеченной частицы, но ведь ее жизнь будет основываться на тех же самых законах. Зачем же растрачивать колосальные запасы энергии? Не лучше ли их использовать на пути, предсказанном гениями, в том числе, и Кантом, и Шредингером, и Гумилевым.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Я не робот (кликните в поле слева до появления галочки)