В пустынном дворе, под закатным, мерцающим небом
кормил отдыхавшую лошадь травою и хлебом
малец шестилетний. А та, не смущаясь нимало,
кивала, косясь, благосклонно дары принимала.
И вдруг, озираясь, он сел на телегу украдкой.
И запах гнилой мешковины, свалявшейся шкуры
обжег на мгновенье, так странно знакомый и сладкий.
А рядом — дремавший возница качал шевелюрой.
И чудо случилось — лохматые, старые вожжи
вдруг ожили разом. Ознобом царапнув по коже,
суставами скрипнув, телега качнулась неловко
и вдруг — поплыла, как шершавая, старая лодка.
На сверстников глядя с победной, счастливой улыбкой,
он двор миновал. Но пока все знакомо и мило —
сады и сараи, поленницы, окна, калитки.
Все ближе и ближе черта заповедного мира.
Конец переулка — здесь надо прощаться, прощаться!
И быстро домой, под защиту встревоженных ближних.
А мир, между тем, изменялся, манил, превращался,
дома вырастали, асфальтом сменился булыжник.
Вокруг все чужое, тревожное. Но почему-то
Колени срослись и ладони сцепились упрямо.
Что это, восторг? Или вера в привычное чудо,
Что все образуется, и вездесущая мама
отыщет. И все, что пугает сейчас, превратится
В чудесную сказку, которую он перескажет
другим, и совсем по-другому… Но что же возница —
Он не обернется, и слова не вымолвит даже…
Запомнит навек: скрип колес и волнующий запах
чужих переулков, напев чьей-то песни несложной.
Телега дрожит, на невидимых бьется ухабах.
Так жизнь начиналась — таинственно, сладко, тревожно.