ГРАВЕР

…когда-нибудь все же найти и прочесть,
всю горькую жизнь свою скомкав,
собрать воедино сумбурную взвесь
развеянных в небе осколков.
ПЕРСИВАЛЬ ЛЛОЙД ВЕРНОН

У него никогда не было родителей. То есть, были, конечно, те, кто причастны к его рождению, но ежели от матери и остался какой-то радужный, мягкий контур или дуновение, то отец был вовсе неразличим в беспросветной толще времени. Его выходили и вырастили две незамужние тетки. Агата, худощавая и плоская с бледным, испещренным родинками лицом, и Марта, круглоглазая краснолицая толстуха с визгливым надтреснутым голосом. Пожалуй, они любили его, но ждали и требовали за свою любовь и попечение такой неистовой и всечасной благодарности, что любовь эта превращалась в тяжкое несносное ярмо.
Когда ему исполнилось четырнадцать лет, сестры решили, что он вполне уже готов к самостоятельной жизни. Поначалу он прислуживал торговцу сладостями. Однако на третий день тот за опоздание влепил ему затрещину, от которой он едва не оглох, а еще через день избил палкой до крови и синяков.
Он был черен, тощ, низкоросл, но жилист, силен и строптив. С годами угрюмая покорность сменялась дерзостью и ожесточением.
Как-то соседка пристроила его помощником к своему мужу, плотнику. Дядюшка Бенедикт был незлобив, словоохотлив и жалостлив. Ему сразу приглянулся проворный, сметливый и неприхотливый ученик. Он даже начал было приплачивать ему втайне от других. Тайна, однако, просуществовала недолго и вскорости к нему подошел старший из подмастерьев по кличке Макрель, рыжий, рябой парень со стоячими болотными глазами, и коротко потребовал дележки, уверенно выставив заскорузлую четырехпалую ладонь. Он отказался, а когда Макрель затеял драку, в кровь расквасил ему лицо и сломал челюсть на глазах у его свиты. Тогда его, щуплого, но остервелого волчонка, никто даже тронуть не посмел, но на другой день кто-то толчком в спину сбросил его со стропил. Высота была изрядной, но он отделался сравнительно легко: сломал щиколотку, и изуродовал лицо, упав ничком на щебенку. Он чудом не лишился глаза, до кости содрав мясо на левой щеке под самым нижним веком.
Месяц заживала нога, месяц сидел он дома почти впроголодь, осыпаемый попреками и проклятьями. За этот месяц твердо уяснил: он оставит этот дом — скоро и без сожаления.
Вероятно, в какой-то момент сестры это поняли и внутренне встревожились. Кормежка стала чуть обильней. Они даже упомянули его мать, причем не драной вертихвосткой, как ранее, а назвали по имени — Агнесса. Сказали, что была она прачкой, а померла оттого, что застудила почки, полоща белье в ледяной воде.
Однажды тетушка Агата привела в дом старика. Был он худощав и прям, как палка, да и лицо его, седое, носатое, напоминало костяной набалдашник трости. Он оглядел его с ног до головы мгновенным пронизывающим взглядом. Узкий бескровный рот его насмешливо скривился.
— Ну. И что умеет этот звереныш.
— Да пока мало что, — притворно вздохнула тетушка Агата. — Но, даст бог, что и получится.
— Вот когда бог даст, тогда и поговорим, — а я, матушка не бог, а маленький человек, причем занятой, чтоб вы знали.
— А он, — тетушка Марта глянула на него со злостью и отчаянием, — а он умеет… Вот, к примеру, может запросто начертить прямую линию! Вот взять и начертить. Будто по линейке… Да не стой же, чертов хорек, как вкопанный, покажи дяде Норману, как ты это умеешь!
— Вы ведь не полагаете, почтенная госпожа Марта, что бойко выводить прямые линии достаточно для того, чтобы стать гравером? — старик Норман затрясся от беззвучного, сипловатого смеха.
— Нет, но…
— И что гравером может стать тот, из которого не вышел ни плотник, ни кондитер, ни шарманщик, ни даже уличный шалопай?
— Я, господин Норман, полагаю…
— Оторвать меня от дела, чтобы показать угрюмого бездельника с подбитым глазом, только потому, что этот звереныш кем-то вам приходится! Знаете, при всем моем к вам расположении… Ишь уставился, бесовская порода! Злобы-то сколько!
На самом деле не испытывал он к старику Норману никакой злобы. Не испытывал ничего, кроме безумной, заполонившей прочий мир надежды непонятно на что. Короткое, рубленное слово «гравер» уже вовсю рокотало в нем, как бравурный марш. Краткий и звонкий, как удар резца, путь к избавлению.
— Я смогу! — выкрикнул он к всеобщему удивлению.
Он выкрикнул это так, что стоявшая за спиной тетушка Агата испуганно ойкнула и прикрыла рот сухой ладошкой.
И тогда господин Норман вытащил из кожаной сумки завернутую в холстину вощеную дощечку и, криво усмехаясь, вывел коротким, молниеносным росчерком заостренной бронзовой палочкой два слова: DEI GRATIA. Вывел прихотливо, со спиралевидными завитушками.
— А вот теперь, лоботряс, сделай точно так же. Ну хотя бы примерно. Если ты и этого не сможешь, то тебе придется заплатить мне за потерянное время и испорченный аппетит. В это время я как раз ужинаю и пью свой аперитив. Ну так как, начертатель прямых линий?
Говорил он злым скрипучим голосом, но в презрительно сузившихся глазах тускло посверкивали искорки смеха.
— Я смогу, господин Норман, — повторил он, насупившись.
— И сколько тебе понадобится для этого? День? Неделя?
— Я, господин Норман сделаю это сейчас. Прямо сейчас!
И тогда он, не ощущая ничего, кроме злобной решимости, едва ли не вырвав из рук у старика Нормана палочку, склонился над дощечкой, то ли как над возлюбленным дитем, то ли как над исчадием ада. «Будь что будет!» — орал его воспаленный мозг, его взмокшие пальцы, орало все его нутро…
Надпись он вывел, пожалуй, так же быстро, как и мастер, однако тотчас закрыл глаза, дабы не видеть очевидного уродства начертанного. Тетушка Агата стояла за его спиной и шумно дышала ему в ухо.
Старик Норман, как и следовало ожидать, глумливо расхохотался. Оборотной стороной палочки, сплющенной в лопатку, смазал написанное, бросил все это в сумку и, не прощаясь, двинулся к двери.
Удар был слишком тяжек и безжалостен, чтобы проливать слезы. Рушился мир, который так и не успел родиться, и разрушил его, походя, этот старик в грубом стеганом плаще. И он все шагал, этот окаянный старик, громыхал каблуками и своей желтой буковой тростью, словно вколачивая в крышку последние, безжалостные гвозди…
— Чтоб ты сдох, старый дундук, — громко выдохнул он, к смертельному ужасу обеих теток.
Старик Норман остановился у порога, повернулся и, смерив его брезгливо-непонимающим взглядом, произнес:
— Как?! Ты еще здесь, проклятый молокосос? Нет, вы полюбуйтесь: я должен стоять, терять свое драгоценное время и ждать, пока этот угрюмый бездельник соберет свои вонючие манатки?
— Мне… Мне идти с вами? — шепотом выдохнул он, и ему показалось, он оглох от собстеноого шепота
— Да, поганец, да! И не задавай мне более вопросов, пока я не проломил твою волчью башку.
Отошедшие от столбняка тетушки принялись с ликующим визгом собирать его вещи, надарив на радостях всяческого чужого и в основном непригодного барахла.

***

Старик Норман жил жил в болшом доме, возле скобяной лавки. Жил с дочерью, двадцатилетней вдовой и огромной лохматой собакой Каппой. Тесть старика Нормана отправился на заработки в Гвиану, однако на обратном пути помер от малярии. Другие говорят, был ограблен и зарезан в Роттердамском притоне. Каппа же была подобрана на свалке умирающим щенком с перебитой задней лапой. Щенок однако быстро поравился и вырос в гигантскую образину, тихо обожавшую хозяина и равно не доверяющая никому более.
Старик Норман поселил его в неболшом флигельке, где располагались мастерская, кладовка и маленькая каморка с окошком под самым потолком.
Там же, когда наступали зимние холода, жила и Каппа.
«Тебе не будет с ней скучно, — сказал ему Старик Норман. — Она чертовски умна. Не веришь? Правда, знает об этом только она. И я. Все прочие, — он почему-то кивнул в сторону дома, — считают ее дурой. А она умница, каких поискать среди людей. Ха, они полагают, если собака подносит обувку и ложится по команде, она умная. Ну да, они ведь сами только и знают, что подносят обувку и становятся раком по команде, и на этом основании полагают себя умными. А Каппа, Каппа в самом деле умеет говорить. Вернее, слушать. Говорить, парень, умеет любой идиот. А вот слушать — только умные люди. И собаки. Она выслушает тебя, ни разу не перебьет, не поднимет тебя на смех, не проболтается и не заложит. А?! Какой тебе еще собеседник надобен, дубина стоеросовая?!..»
Каппа встретила его долгим утробным рычанием, и даже когда Старик Норман демонстративно дружелюбно хлопнул его по плечу, рычать не перестала, хотя уже не так громко.
От собаки раздражающе пахло мокрой шерстью. Кроме того она ухитрялась портить воздух иными способами
— Эй ты, псина! — зло сказал он. — Дубина хромоногая. Долго ли ты будешь тут вонять, вот что мне интересно более всего.
Собака издала некий неопределенный звук,означавший, вероятно, что она не намерена говорить в подобном тоне.
— Ну что, давай разговаривать? Эй, псина!
Собака приоткрыла глаз и повела ухом.
— Ты не против, верно? Ну и я не против. Мне, может, всю жизнь хотелось поговорить, а не с кем. Не с теткой же Агатой. С хозяином твоим тоже ведь не разговоришься. Так?
Собака коротко вздохнула. Ему даже показалось, она кивнула своей лохматой, всклоченной головой.
Он не удержался и прыснул, собака тотчас вильнула хвостом.
— Эй, Каппа! Но вот если ты в самом деле умеешь говорить, ну скажи мне хоть пару слов. А?
Собака недовольно заурчала, завалилась набок и вновь глянула на него. «Не болтай глупостей, болван», — сказали ее глаза.
Он нерешительно протянул руку и поскреб пальцами ее затылок. Она поощрительно заурчала
И тогда он начал говорить. Просто говорить, не взвешивая слова, не боясь никого. Когда он говорил что-то по его мнению смешное, принимался для пущей убедительности хохотать во все горло и тогда Каппа тихонько подскуливала,что приводило его в еще большее веселье. Когда он с горечью говорил о печальном, о несправедливом, по его мнению, она шумно вздыхала.
***
Уже перед сном он вышел из своего флигелька по малой надобности и увидел Хозяина. Тот сидел на ступени крыльца, прислонившись затылком к периле. Взгляд его был недвижно устремлен вверх. Ему это показалось странным, но значения он не придал — чудачеств за Хозяином водилось предостаточно. Однако когда он возвращался, Хозяин сидел все так же, не сменив положения.
— Господин Норман, — осторожно и встревоженно подал голос Гравер, — Эй, господин Норман!
Тот не шевельнулся. Тогда Гравер опрометью кинулся к крыльцу и уже протянул со страхом руку, чтобы встряхнуть Хозяина за плечо, но услышал скрипучий и брюзгливый голос:
— Ну и что ты так разорался, болван? Вон даже Каппа вышла. Каппа, поди прочь, хватит мне одного дурака перед глазами!
— Я просто хотел узнать, что с вами, Хозяин, — обиженно, но облегченно протянул Гравер. — Вы так странно…
— Странно? Я просто сидел и смотрел на небо. Просто смотрел. Это странно? Ты что никогда не смотришь на звездное небо?
— Я? Да нет…
— Скверно, парень, скверно. Когда человек не смотрит на звезды, у него мозги начинают зарастать плесенью и хламом. Из него не выйдет мастера. Да нет, не пугайся, гравером ты станешь. Будешь писать на дутых мельхиоровых браслетиках «Моей душечке в память о том счастливом дне» и прочую херню. Художник должен иметь третий глаз. Око разума. Если ты не видишь рисунок оком разума, никакое усердие тебе не поможет. Этот рисунок должен быть с тобой всегда, должен сидеть в твоем мозгу, как пороховая татуировка, которая вытравится сама, но только когда ты закончишь работу, и придет черед следующей
Он помолчал и вновь запрокинул голову.
— Мой отец назвал как-то звездное небо — письмена Господа. Я никогда не видел и не увижу, каковы они вблизи, но издали, отсюда, я читаю их именно как письмена. То есть пытаюсь. Да. Никогда не смыслил и не стремлюсь смыслить в этих созвездиях и гороскопах. Дурь это все, сдается мне. Звездное небо нельзя разъединять на лоскуты. Какое дело звезде, что какой-то здешний умник занес ее в какое-нибудь созвездие Козерога! Когда я смотрю на звездное небо, я пытаюсь его понять. И вот уже более полста лет я это пытаюсь, как бы ни смеялись надо мной. Иногда, изредка, мне вдруг кажется, что я что-то как будто… Но все тотчас пропадает, как след павшей звезды… Звездная ночь для меня — праздник!… Так ведь, Каппа?
И тут псина, так же, как и хозяин, высоко запрокинув голову, взвыла так протяжно и грустно, что удержаться от смеха было немыслимо.
Так закончился первый день Гравера.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Я не робот (кликните в поле слева до появления галочки)