Этот человек стал киллером не по своей воле. Вырос в таежном селе. С детства привык к охоте, рыбалке, труду сельскому. В селе практически все мужчины были заядлыми охотниками.
Парень родился крепким, сильным и вместе с тем вспыльчивым. Не мог себя удержать, страха перед сильным не испытывал он, а только впадал в бешенство и свалив на землю даже не бил, а душил противника, желая не причинить ему боль, сломить волю, а сразу уничтожить его.
В школе учился не очень хорошо. Умом природным, сметкой и расчетом практическим обладал, а вот в науках абстрактных путался. Ни математику, ни физику с химией, ни историю с литературой понять не мог или не хотел. А все, что с охотой, с работой, с трактором там, с ружьем, с петлями на зайцев связанно это все понимал, и с физкультурой проблем не было.
Игры не очень, а турник, лыжи, бег, стрельба все это легко давалось ему.
Судьбу свою сам погнал в направлении, которое и привело его к работе нынешней. В старших классах отправили его с одноклассниками на военные сборы. В Советское время практика такая была обязательной.
На таких сборах будущие солдаты жили вместе, как будто в казармах. Питались в столовой, занимались физподготовкой, немного стреляли, играли в войнушку, ходили в наряды и караулы, культурно отдыхали, посещая строем кино.
Вот с кино, и караула судьба Вани и повернула в сторону дороги, приведшей его к нынешней работе.
Допризывников привели в клуб смотреть фильм и все бы ничего. Но у Вани с одноклассниками случился конфликт с такими, же, как они, только учащимися школ районного центра.
Те считали себя королями на сборах и «строили» представителей районных школ. Деревенские, опасаясь местных, уступали им и подчинялись их требованиям.
И вот во время просмотра фильма местный похлопал по плечу, сидящего перед ним друга Вани и сказал
— Держи ремень. К концу фильма пряжка сияет. Понял! – и протянул другу Вани старый солдатский ремень.
Тот не испугался, но растерялся, опешил, оторопел от наглости и беспардонности местных. Повернулся к Ване, растерянно спросил
— Ты слышал .. – и не успел договорить. Ваня, не раздумывая, выхватил ремень и, размахнувшись, забросил его на сцену.
После фильма местные подошли к ним, окружили, но бить не решились, оценив готовность драться и крепкие фигуры деревенских.
Тот, который протягивал ремень, поговорил со своим старшим братом. Он работал в военкомате, а до того отслужил в армии в Афганистане.
Брат пообещал вразумить несговорчивых деревенских и особенно главного бунтаря Ваню.
Он поставил Ваню в караул и попробовал ночью незаметно подползти к посту Ваней охраняемому. Ваня сразу услышал шорох и увидел крадущийся темный силуэт.
Потребовал, остановится. Бывший афганец, однако, рассвирепел и, встав в полный рост, побежал на Ваню. Ваня ударил его прикладом автомата (из выданного автомата стрелять было нельзя, а ударить им можно было как настоящим) сбил с ног и сев сверху стал душить афганца автоматом.
После этого скандала Ивана взяли в военкомате на заметку, и когда пришло время служить отправили в Афганистан.
В Афганистане сначала посадили Ваню механиком-водителем БМП. Но недолго пробыл он на этом месте. И опять подвела его вспыльчивость природная, в бешенство переходящая.
В городе убили дружка армейского Ваниного, среди белого дня убили, выстрелил кто-то, не поймешь, откуда и спросить не с кого, хотя народ, кругом ходит и стоит, смотрит, как тот кровью собственной захлебывается.
А Ваня и не стал искать виноватого, надавил на газ БМП своего и стал давить тех, кто убежать не успел. И давил пока лейтенант молодой ударами по голове, в себя не привел безжалостного бойца.
Удивила лейтенанта бешенная и вместе с тем холодная безжалостность и жестокость молодого бойца.
Дошло до особистов, почти до тюрьмы. Но больно лейтенанту понравился солдат силою своего, в общем, то справедливого, как считал лейтенант, гнева. Позвонил он отцу своему генералу в Москву. И тот смог вопрос уладить через знакомого майора особиста.
Риса несколько мешков, тушенки говяжьей, спичек дали родственникам пострадавших и замял особист дело, но Ваню запомнил, уж больно парень необычный.
Лейтенант в группу свою взял Ваню снайпером, СВД ему выдал. Ты же охотник говорит, вот и будешь на охоту со мной ходить, а тот так на БМП ты всех продавцов на рынке передавишь, где покупать, что в Союзе ценится, будем.
А охотилась группа лейтенанта на караваны духовские. Старые солдаты, «деды» наслышались о лютости молодого и на одной из задач проверить решили.
Мальчишка афганский «бача» не в том месте верблюдов своих искал. Заметил группу на смерть свою, а по правилам не в кабинете, придуманным нельзя такого живым отпускать.
Лейтенант показал ему, рукой махнул «иди мол». Пошел парнишка, пройдет, оглянется. А «деды» Ване
— Ну ка давай ты же у нас лютый, тебе не впервой – и смотрят на Ваню, ждут, проверяют.
Поднял Ваня винтовку, и чувствует, ярости холодной, уверенности бешенной, спокойствия безжалостного нет в сердце. А парнишка оглянулся, увидел, целится в него Ваня и побежал. Бежит, упадет, но не остановится в падении даже, а только от падения по земле совсем стелиться его тело, к земле наверно хочется прижаться ему, частью её стать, с бугорочком породниться с пригорочком братом стать.
И вот сейчас за камень прыгнет и спрячется. Слышит Ваня злые и насмешливые голоса «дедов»
— Уходит заяц, ты че спишь охотник?! –
И в последний миг подстрелил Ваня зайца афганского. Подпрыгнул тот, еще несколько шагов пробежал и еще несколько раз выстрелил Ваня.
После первого выстрела азарт в нем охотничий и вправду проснулся. А первый выстрел, как будто в детстве, когда также на охоте медлил он, оторопел от неожиданности и отец вскриком своим вывел его из ступора. Так и в тот миг «деды» криками своими как пистолет стартовый прозвучали, и выстрелил он и сразу в сердце попал (это он потом понял, когда убитого пастушка рассматривал).
А остальные выстрелы он уже от упоения и азарта стрелял. За них потом побили «деды» Ваню. Зачем патроны зря тратишь. А лейтенант протянул
— Ну, ты че сибиряк я из-за тебя проспорил – и добавил
— Че на БМП легче было? –
А Ваня от азарта отошел и, почувствовал и, вправду на БМП легче было, там он вроде, как мстил, а сейчас по-другому. Вспомнил как сам пас коров с мамой. От азарта отошел, и защемило сердце, вроде «деды» только, что побили, а болит другое что-то.
Потом привык спокойно, без злости уже, без азарта, без упоения стрелять «духов». Лейтенант доволен был им, к наградам представлял. Особист к себе вызывал, разговаривал, чаем угощал.
— Мы с тобой Ваня теперь в чем-то братья. Ты людей ни за что подавил, я тебя прикрыл незаконно, по обеим тюрьма плачет, нам теперь вдвоем держаться надо, помогать друг другу –
Понял Ваня намеки его, сначала закипел было внутри, но урок усвоил, сдержал себя, поулыбался, спасибо за чай сказал и попросился уйти по надобности.
Прищурился особист, посмотрел в глаза насмешливо, отпустил Ваню. А про себя подумал
— Все равно ты от меня никуда не денешься, я, таких как ты, знаю, но второй раз по другому говорить будем –
После армии, окончил лесной техникум Ваня. Пришел из афгана, попил вдоволь, подрался, погонял парней из окрестных сел. На охоту походил и понял. В лесу ему хорошо, вот здесь он слышит, то, что не взвинчивает его, не заводит, видит, то от чего спокойно становится на сердце.
Никто не мельтешит перед глазами, не выводит из себя своим поведением, своими словами, мыслями и устремлениями своими.
Но именно учеба в лесном техникуме и стала, тем последним шагом к нынешней работе, последним толчком.
Не мог Ваня спокойно время учебы прожить без приключений, не дал ему характер. Вроде и были уроки в жизни, а прошло время не стало того, что сдерживало его, того кого боялся Ваня понимая, попади он во второй раз и из лап особиста улыбчивого не вырваться ему.
И забыл он прошлые проблемы, опять упоение силой, яростью холодной и беспощадностью безжалостной затянуло его вкусом уничтожения врагов, принуждением их к выполнению воли своей.
Подрался пару раз, сначала нехотя, и не давая себе забыться и выпустить всю бескрайность, мощь и неостановимость своей личности. Почувствовал, могу себя контролировать, могу удержать себя на грани допустимой, из-за которой вернуться можно.
И поверил себе, уверился в выдержанности своей и в драке убил киргиза боксера. Уверен тот был в себе, вызвал Ваню один на один драться, и избил его сильно, лицо разбил, нос сломал, зуб выбил, но смог Ваня сбить его с ног, хоть и пропустил несколько ударов и, повалив сначала палец, почти откусил боксеру. А когда киргиз от боли, отпустил его голову, Ваня ухватил за горло его и давил, как в Афгане «духа» и лицо «духа» перед собой видел, и слова похожие тот хрипел, а потом перестал. А Ваня так его и давил пока друзья по голове не ударили.
И всё убил киргиза Ваня. До следствия сидел, денег на адвоката не было. Только бесплатный адвокат достался ему. И удивился и обрадовался Ваня, когда в кабинет следователя зашел особист армейский.
Жестко тогда поговорил он с Ваней, от тюрьмы отмазал, но теперь сильно должен стал Ваня особисту. И долги пришлось в такой форме отдавать.
А потом сказал особист, что все ушел он со службы своей и теперь бизнесом занимается и предложил, Ване сотрудничество продолжать, только теперь, говорит Вань, я тебя нанимаю, и деньги тебе плачу за работу.
Не знал Ваня, что так же на государство работает особист. Только форма другая, скрытая и людей он убирает «фирме» особиста не угодных.
Читает Ваня газету, а там о «Белой стреле» написано и невдомек Ване, что он и есть одна из стрел этих.
Получал Ваня сигнал по почте, когда он требовался особисту, присылал тот ему книгу об охоте, якобы от армейского друга подарок.
Тогда Ваня, выждав несколько дней, находил повод и уезжал в город, то в гости, то по работе, то по личным делам. Начальство сильно его не контролировало, обязанности лесника он исправлял исправно, жена тоже была непротив. Ей он объяснял, что едет в город, чтобы продать шкурки убитых соболей, либо бобров. Он постоянно охотился и хотя незаконно бил этих зверьков, но кто лесника в лесу поймает, кроме друга его, местного егеря.
Получив данные на объект, он поселился в указанной особистом квартире. Ходил вокруг стадиона и спортивного клуба, где часто находился объект, возле дома его, наблюдал, высматривал, просчитывал варианты.
Решил стрелять прямо из окна снятой особистом квартиры, дом как раз напротив клуба стоял. А хоть как мишень в клуб чаще всего ходит, тут главное, момент выждать, чтоб один был, а вот это не часто.
Особист проинструктировал Ваню, что люди рядом с мишенью опасны, хоть стрелять может, и не все умеют, а голыми руками, даже Ваню удавить могут.
Два дня ждал Ваня мишень и вот идет он, но дети вокруг него. Ваня смотрел на «Мишень», на детей вокруг и вспомнил.
В Афгане они с неугомонным бывшим летехой, а к моменту той операции уже капитаном (тут и везучесть летехи роль сыграла и упертость его и фанатизм и папа генерал). Сидели в засаде караван ждали, дождались, взяли караван, «духов» всех перебили.
Дело было ночью, «духи» лежат мертвые, тихо лежат мертвые же они, а ребенок кричит, плачет, а не далеко кишлак. В ночи далеко плач слышно и «духи» кишлаковские, от стрельбы проснулись, и место засады из миномета обстреливать стали.
Стрельба то быстро утихла, а плач слышно, и на него ориентируясь, бьют «духи», уйти спокойно не дают, а ночь закончится, тогда вообще осмелеют, обложат и все конец группе.
Капитан орет
— Снайпер заткни его! –
Ваня стреляет, но мимо все, вроде и стрелок он хороший и на звук стрелять научился. Пострелял Ваня, пострелял и пополз сам туда, нашел ориентир «духовский». Баба молодая, в темноте рассмотрел её Ваня, перед тем как нож под сердце, как свинке в деревне воткнуть.
А ребеночек рядышком лежит, и плакать, кричать не перестает, а группу десантников, друзей Ваниных поливают «духи» огнем смертельным и раненые есть уже и убитый.
Не задумался он тогда, не остановился, слишком в бою, в противостоянии, в логике битвы находился.
Стон ребят раненых в ушах, громче плача детского стоял, Петруха пулеметчик разорванный, так, что ногу найти не могли в темноте десантники, заслонил труп женщины красивой, матери ребенка плачущего.
Приполз Ваня обратно, Капитан смотрит на него и молчит. Это потом уже в части парни браваду напустили на себя, раздухарились, безжалостностью своей и бессердечностью расхвастались.
Цинично Ваню укорять стали.
— Ты че нам бабу молодую не припер, лишил нас ласки женской –
А тогда, молча вместе с капитаном, приказ отдавшим смотрели на Ваню и взгляд от его взгляда отводили.
И до того и после много страшного видел и сам сделал Ваня на той войне. И «духов» на стволе танковом вешал. И пытал их.
И бравады ради, от скуки якобы и удовольствия от убийства на вроде как получаемого, убивал и мирных жителей и пленных, по-разному бывало.
Но страшней той ночи не было у него. И на гражданке вспоминал он и пьяный рассказывал о многом, память о многих убитых бритвой острой кромсала душу его и капитана, уже майором погибшего вспоминал Ваня. Даже стихотворение о нем написал, сам от себя не ожидал, полезла поэзия из него после афгана.
А о бабе с ребенком один раз только смог рассказать, напился он тогда с братом и плакал безудержно, слезы не удерживая, и рассказывал, рассказывал, останавливался и снова начинал.
А в тот момент детей рядом с «мишенью» он увидел, и встала перед глазами баба с ребенком и не дает она ему выстрелить, хотя не привык Ваня приказы не выполнять, да и мог он выстрелить, детишек не задев, только напугал бы он их.
И только ушли они, улицу перебежали. Выстрелил он и едва успел, еще чуть-чуть и все ушел бы мужчина. А баба та с ребенком, что привиделась ему, как будто успела ему сказать, что – то, запретила ему людей убивать.
И он понял, всё больше он этим заниматься не будет. Чтобы ему особист не пел, как бы ни грозил, не пугал, как бы ни давил, что должен, обязан ему Ваня за многое.
— Все теперь не тебе я долги отдавать стану, с тобой в расчете мы –
После исполнения Ваня всегда сбривал свою густую бороду и стриг себя наголо.
Уйдет с места и как только сможет сразу побреется и пострижется. Так и менялся он сильно. Из лесника сорокапятилетнего седого, морщинистого, бородатого потрепанного жизнью мужчины превращался в бритого и стриженого солдата. И молодел лет на десять, жена говорила на пятнадцать, как будто опять в армию его забрали, и служить ему предстоит, и летеха ждет его и особист опять возвращается, не хочет уходить прошлое, не отпускает Ваню война.
А особист одобрял Ваню, когда видел его снова солдатом. Так говорит, и меняешься ты сильно, не узнать тебя, и жена довольна будет, из города всегда помолодевший приезжаешь.
А в этот раз решил не бриться Ваня.
— Останусь, какой есть. Все. Лесник Я, а не солдат –
